Дня и ночи довольно будет вполне»,—
Отвечал ему с важностью великан,
Но сердито прогнал его Емен-хан.
Великана другого призвал чародей,
Тот же самый задал ему вопрос,—
Был он вдвое громадней, вдвое сильней,
Оглушительным голосом произнес:
«Говорят, что туда — сорок дней пути,
Мне же хватит и дня одного вполне,
Чтобы девушку на своей спине
К Голубому источнику отнести!» —
Так сказал, подбоченясь, второй великан,
Но прогнал и его недовольный хан.
И еще великана позвал чародей:
Был он втрое громадней, втрое сильней,
Был он черен — чернее полночной мглы –
Великан по прозвищу Канбаслы.
Зычным голосом хану он отвечал,
И казалось, из тучи гром зарычал:
«Если девушка сядет на плечи мне,
Будет крепко сидеть на моей спине,
Я ее хоть сейчас отнести готов —
Мне для этого надо семьсот шагов!» —
Так ответил властителю своему
Великан по имени Канбаслы.
«Молодец! — сказал Емен-хан ему.—
Удостоишься ты моей похвалы!»
Стал советовать девушке хан Емен,
Как любимого брата освободить,
Как волшебницу-птицу ей победить,
Усмирить, захватить проклятую в плен,
Рассказал, как сначала на полпути
Хундызшу-красавицу ей найти,—
Все подробно девушке объяснил,
Золотые доспехи ей подарил,
Пожелал ей помощи высших сил
И обнял, и на подвиг благословил.
Юность Шарьяра и Анжим. Песнь девятая.
О том,
как черный великан Канбаслы
доставил Анжим к Голубому источнику,
как сумела она укротить
доселе неукротимого крылатого коня Жахангира,
как встретилась с несчастной Хундызшой
и получила в подарок
чудодейственный перстень царя Сулаймана
Великану на плечи уселась Анжим
И сейчас же зажмурила крепко глаза,—
Дикий ветер завыл, загремела гроза,
Заклубились вихрями пыль и дым:
Это черный — чернее полночной тьмы,
Как свирепая буря, неудержим,
По безлюдью, сметая с дороги холмы,
Через дебри, круша вековые стволы,
Через реки, катящие к морю валы,
Через горы, где только снега да орлы,
Зашагал стремительно Канбаслы.
Жгучий ветер с размаху девушку бьет
И вот-вот с великана ее сорвет,
Но вцепилась в космы ему Анжим,
И вперед, как по бурным волнам, плывет.
Дым и пыль, задыхаясь, глотает она,
Великаньи шаги считает она,—
Насчитала всего полтораста шагов,
А уж силы заметно теряет она.
Только хочет на миг приоткрыть глаза —
Вспоминает: глаза открывать нельзя,
А безумная буря все злей свистит,
Разорвать, уничтожить ее грозя,
И шагает быстрей и быстрей исполин,
Перемахивает через чаши долин,
Перескакивает через гребни гор,
Перешагивает через ленты рек,—
Этот гром и вихрь, этот дикий бег
Разве в силах выдержать человек?
Злобной бурей девушка оглушена,
Грозным громом девушка потрясена,
Сердце прыгает, кругом идет голова,
Задыхается девушка, чуть жива,
Свирепеет гроза, на упрямицу злясь,
По лицу стекают слезы и грязь,
И дрожит она, из последних сил
Великану в курчавые космы вцепясь.
Все безумнее буря, все гуще дым,
Мрак и грохот, и смрад окружают
Анжим, Но зажмурясь отчаянно, счет вести
Великаньим шагам продолжает Анжим.
Вот уже досчитала до пятисот,
Вот уже досчитала до шестисот,
Хрипло дышит и кашляет великан,
По плечам раскаленным струится пот.
Пальцы судорогой свело,— вот-вот
С плеч горячих девушку вихрь сорвет,
И она уже гибели верной ждет,
Миг остался - и в пропасть она упадет!
И вот в этот последний, смертельный миг
Досчитала девушка до семисот,—
И сейчас же, как радостная волна,
Долгожданная хлынула тишина,
Топот смолк исполинского бегуна,
Поняла Анжим: она спасена!
Открывает глаза — и как всадник с седла,
С плеч громадных соскакивает Анжим,
Дым и пыль обволакивают Анжим,
Наконец, поредела, рассеялась мгла,
И тогда убедиться она смогла —
Великан понапрасну не тратил слов:
Сделал он всего лишь семьсот шагов,
А, как видно, за сотню рек и хребтов,
Не щадя своих богатырских ног,
Перебраться девушке он помог
И в долину, круглую, как поднос,
Словно вихрь — пушинку, ее отнес.
Незнакомые горы сурово молчат.
Над горами где-то орлы кричат,
А в укромной долине царит покой,
Ярко-красные скалы кругом торчат,
И такая чуткая тишина,
Что любого листика дрожь слышна,
Только струйки прохладные чуть журчат.
А в кустах, от источника невдалеке,