Выбрать главу

Днем и ночью, ресницы полузакрыв,

Будто птица больная — крылья сложив,

Все земные радости позабыв,

Пораженная скорбью молчала она,

Уж давно не считала ночей и дней,

И — потухшего уголька черней —

Умирала родинка вместе с ней

На челе, между тонких ее бровей.

И уже не жива, но еще не мертва,

И уже не жена, но еще не вдова,

Словно лед, холодна, словно мел, бледна,

День за днем, как свеча, догорала она,

Третий месяц ни крошки в рот не брала,

Только изредка чистую воду пила

И уже ничего, ничего не ждала.

В это утро все так же сидела она,

Безучастно все так же глядела она,

И все так же молчала — ждала конца,

А в руке держала перстень отца.

Угасала жизнь, застилалась тьмой,

И последняя искра мерцала в ней:

Не воскреснет герой, не вернется домой,

Он пропал, он сгинул во цвете дней,

Он погиб, он погиб в чужедальней стране

По ее вине, по ее вине!

Никогда и никто его не вернет,

А теперь наступил и ее черед:

В этот день, наконец, и она умрет.

А тем временем в дальней-дальней стране,

О которой мы грезим только во сне,

За громадами гор, за раздольем степей,

В белокаменной, гордой твердыне своей,

За сплошною стеной — без единых ворот,

Сквозь которую только храбрейший пройдет,

Под тяжелым шатром, в полутемном углу,

В черном платье вдовы, на сыром полу,

Неподвижно сидела, почти не дыша,

Чудо мира — красавица Хундызша,

Молодая страдалица Хундызша.

Днем и ночью, ресницы полузакрыв,

Будто птица больная — крылья сложив,

Все земные радости позабыв,

Пораженная скорбью молчала она,

Уж давно не считала ночей и дней,

И — потухшего уголька черней —

Умирала родинка вместе с ней

На челе, между тонких ее бровей.

И уже не жива, но еще не мертва,

И уже не жена, но еще не вдова,

Словно лед, холодна, словно мел, бледна,

День за днем, как свеча, догорала она,

Третий месяц ни крошки в рот не брала,

Только изредка чистую воду пила

И уже ничего, ничего не ждала.

В это утро все так же сидела она,

Безучастно все так же глядела она,

И все так же молчала — ждала конца,

А в руке держала перстень отца.

Угасала жизнь, застилалась тьмой,

И последняя искра мерцала в ней:

Не воскреснет герой, не вернется домой,

Он пропал, он сгинул во цвете дней,

Он погиб, он погиб в чужедальней стране

По ее вине, по ее вине!

Никогда и никто его не вернет,

А теперь наступил и ее черед:

В этот день, наконец, и она умрет.

Но внезапно прислушалась Хундызша:

Началось смятенье вокруг шатра,

Чей-то крик прозвучал посреди двора,

И забегали люди, куда-то спеша.

До сих пор тишиной окружен был шатер,

Все ходили неслышно, потупив взор,

Все вокруг — от слуги до святого хаджи —

Не тревожить старались своей госпожи.

А сейчас словно все позабыли о ней:

Топот, крики — все ближе и все слышней,

Лязг оружья — все громче и все грозней,

Плач, молитвы, испуганный храп коней!

И тревожным предчувствием пронзена,

Пробудясь от тоскливого полусна,

Оглянулась она, поднялась с трудом,

Из—за полога смотрит, изумлена:

Много лет был в столице мир и покой,

Много лет не случалось тревоги такой!

Всюду жители толпами собрались,

И руками машут, и смотрят ввысь,

Плачут девушки, а по лицам слуг

Пробегают растерянность и испуг.

Возле входа в шатер, у подножья дворцов

Строй железный смыкают сотни бойцов —

Обнажают оружье, суровы они,

Отразить нападенье готовы они.

А в лазури безбрежной гроза гремит,

В синеве безмятежной буря свистит:

Это в блеске утреннем, как в огне,

На крылатом коне, в боевой броне

Богатырь молодой в небесах летит!

Мчался конь, послушен, неустрашим,

Закружился над городом он большим,

Стал снижаться, и воинов грозный строй

Различила еще с высоты Анжим.

Увидала она их железную рать —

Поняла, что схватки не миновать,

«Что же делать? — подумала.— Разве смогу

С этим войском громадным одна совладать?

Ниспошли, Аллах, свою благодать!

Если нет отсюда возврата мне,

Если смерть суждена ради брата мне,

Пусть погибну, как бабочка гибнет в огне!»

Так на верную гибель решилась Анжим,

И послушался гордый ее Жахангир:

Перед лесом копий, мечей, секир

На земле через миг очутилась Анжим,

И с коня соскочив, и клинок обнажив,

До последнего вздоха биться решив,

Как орлица разгневанная, смела,

За спиной словно чувствуя два крыла,

На врагов незнакомых Анжим пошла.

Вот уже, беспощадны, остры, горячи,

Перед ней, будто гибельные лучи,

Копья вспыхнули сотнями острых жал,