Как, начав любимого снаряжать,
Три подарка Шарьяру вручила она,
И о том, как в дорогу ему отдать
Сулайманов перстень забыла она,
И теперь в поединке с волшебницей злой
Не помогут ни удаль, ни сила ему,
Не воскреснет герой, не вернется домой,
Суждена не победа — могила ему!
Беспощадной волшебницей побежден,
Погружен Шарьяр в беспробудный сон,
В черный камень бесчувственный превращен.
Так она бесконечно терзала себя
И упреками истязала себя,
И стонала, и горькие слезы лила,
И Анжим утешала ее, как могла,
Наконец, ей сказала: «Довольно, сестра,
Будь спокойней с сегодняшнего утра,
Тосковать, сокрушаться прошла пора,
За Шарьяра сражаться пришла пора!»
«Не терзайся, сестра,— продолжала Анжим,—
Лишь один всемогущий непогрешим,
Ошибаются люди сто раз на дню,
И тебя ни в чем, ни в чем не виню.
Так уж в мире нашем заведено —
Все на свете одно с другим сплетено:
Если сбыться чему-нибудь суждено,
Это сбудется, сбудется все равно!
Успокойся, сестра! Прозорлив Аллах,
Справедлив, дальновиден в своих делах,
И прочла я по знакам небесных светил —
Не случайно он память твою затмил:
Он страданьем твой дух просветлить решил,
Трудный путь предо мной расстелить решил,
А Шарьяра не только огнем и водой,
Но и смертью самой закалить решил!
Небесами клянусь и землей клянусь,
Лучше я никогда домой не вернусь,
Но в жестокой беде не оставлю его,
От мучений загробных избавлю его,—
Я отправлюсь в город Тахта-Зарин,
Я с колдуньей сражусь один на один,
Или злую губительницу погублю,
Или с братом любимым смерть разделю!
А теперь победы мне пожелай,
Время дорого — еду в проклятый край,
И одна только просьба есть у меня:
Этот перстень с собой мне в дорогу дай!»
«Вот он! — тихо промолвила Хундызша.—
Но постой, не спеши этот перстень надеть,
Знай, сестра: лишь чистейшая в мире душа
Талисманом этим может владеть.
Если есть в душе хоть крупинка зла,
Если горе кому-нибудь ты принесла,
То священного перстня не надевай —
Он тебя мгновенно сожжет дотла.
Не боишься — тогда этим перстнем владей,
А боишься — его надевать не смей!»
«Не боюсь!» — Анжим отвечала ей.
И как только на палец левой руки
Чудодейственный перстень надела Анжим,
Сразу стали, как звезды, глаза ярки,
С изумленьем вокруг поглядела Анжим:
Показался прозрачным тяжелый шатер —
До того остер стал внезапно взор,
И сквозь этот шатер, сквозь твердыни стен
Виден ей простор — вплоть до самых гор!
Глянет в небо она — видит райский сад,
Глянет в землю она — видит каждый клад,
Видит ясно, как реки текут под землей
И как в недрах ее самоцветы горят.
На людей с удивленьем глядит Анжим:
Словно стали они из цветного стекла,
Все ей видно сквозь бренные их тела —
Все сокрытые мысли, мечты и дела,
Жемчуг правды и черные угли зла,
И алмазы добра, и рубины любви,
И любая душа ей насквозь видна,
Эта — светится, эта — тускла и мрачна,—
Вот какая сила в перстне была!
Обучал ее с детства наставник-старик
Потаенным премудростям древних книг,
Заклинанья святые читать научил,
Понимать и звериный, и птичий язык,
А теперь ее разум, горяч и могуч,
Словно яркий луч сквозь покровы туч,
Проникал мгновенно в любой тайник —
Сокровенный смысл бытия постиг.
Многих мудрых мудрее была Анжим,
Многих смелых смелее была Анжим,
А теперь стала всемеро зорче, мудрей,
Стала всемеро пламенней и храбрей,
Словно дух старинных богатырей
С новой силою возродился в ней.
Разгорелся в сердце геройский пыл,
В нем источник забил небывалых сил,—
Вот каким чудодейственный перстень был!
А у входа в шатер, где толпится народ,
Жахангир могучий призывно ржет,
Расправляет крылья, копытом бьет,
И дрожит, и храпит, торопясь в полет.
Горячо Хундызша и Анжим обнялись,
В вечной дружбе и верности поклялись,
Зашумел крылами волшебный конь,
С молодой наездницей взвился ввысь.
И опять ураган загудел в небесах,
И раскатистый гром загремел в небесах,
И сердца обуял безотчетный страх,
Стали многие плакать, упали во прах.
И лишь тот, кто сумел устоять на ногах,
Различить успел, как дугой крутой
В небо взмыл Жахангир — и летучей звездой
Растворился в лучах зари золотой.
Проводила сестру и, в шатер войдя,
На колени бросилась Хундызша
И опять, словно солнце после дождя,
Стала взором светла и лицом хороша,
И как тают весною обломки льда,
Растворилось отчаянье без следа,