Несколько дней Шаршавин не вставал и оставался в камере с Сараевым.
Четверо моряков жили с сибиряковцами недолго. Их куда-то увели. Прощаясь, один из них горько заметил:
- Не принесли мы вам счастья, ребята. Кабы знали, эту гадину сами бы удушили.
Наступил март тысяча девятьсот сорок третьего года. Первое дыхание весны, первые радостные вести. В порту, куда в последнее время гоняли моряков грузить уголь, произошла встреча с французом из соседнего концлагеря. С ним столкнулся у бункера Калянов.
- Камрад, - тихо окликнул Ивана пленный и, ударяя себя в грудь, сказал: Я маки, партизан, компрене?[27]
Калянов понимающе качнул головой.
- Сталинград, Гитлер капут, компрене?
Француз двумя руками взял себя за горло и состроил такую выразительную мину, что плотнику все стало ясно.
- Компрене, компрене! - повторил он. - Спасибо, браток. Порадовал.
Вечером в камере только и было разговору, что о Сталинграде. Сибиряковцы, не зная подробностей, поняли: произошло событие огромной важности, фашистам нанесен сильный удар. Сердце забилось надеждой на скорое освобождение, возникали новые планы побега. Но уходило лето, осуществить их не удавалось. Все оставалось по-прежнему: изнурительные работы, скудная еда, душная камера и никаких возможностей связаться с внешним миром. Как-то прямо с работы уволокли невесть куда Ивана Алексеева. Думали, гадали, зачем он понадобился фашистам. Ждали день, другой, сигнальщик так и не появился. Сильнее всех переживал разлуку Шаршавин, он крепко дружил с Алексеевым, таким же, как и сам Анатолий, оптимистом и фантазером. Приятели и спали на нарах вместе, накрывались одним одеялом. Анатолий тщетно пытался хоть что-нибудь выведать у охранников о судьбе товарища, те не отвечали.
Как-то осенью Сараева, Шаршавина и Воробьева отправили на завод "Шайдерейдер и Ошенек" за пивом для лагерного начальства. Втроем они катили тележку, сзади шел охранник.
Хозяином пивоварни был немец. Пока охранник разговаривал со своим соотечественником, сибиряковцы успели украдкой перекинуться несколькими словами с польскими рабочими. Один из них понимал по-русски и сказал, что фашистские армии на фронтах терпят одно поражение за другим, видно, час освобождения не за горами. Сказано это было скороговоркой, а морякам хотелось узнать побольше.
Вскоре случилось то, о чем можно было только мечтать. Предприимчивый хозяин завода, соблазнившись возможностью располагать бесплатной рабочей силой, уговорил начальство лагеря ежедневно присылать нескольких пленных. По счастливому стечению обстоятельств, выбор пал на сибиряковцев. К заводу прикрепили Сараева, Шаршавина и Воробьева, иногда добавляли еще кого-нибудь из команды.
Охранник, сопровождавший моряков, почти не наблюдал за ними. Работали они в разных помещениях, и он лишь иногда заглядывал в цехи, чтобы убедиться, все ли на месте, остальное время сидел в конторе и наливался пивом. Теперь сибиряковцы ежедневно получали подробную информацию о делах на фронте. У них появились верные друзья - польские рабочие Сверчинский, Стахевич и Обрушкевич. Беседуя с ними каждый день, Сараев понял: эти люди регулярно слушали советские радиопередачи и, по-видимому, состояли членами тайных организаций Сопротивления.
Дружба крепла. Поляки помогали русским, чем могли, приносили хлеб, сало, вареную картошку. Спрятав продукты под одеждой, моряки проносили их в камеру и поровну делили между товарищами.
В начале ноября "пивовары", как в шутку называли сибиряковцы работающих на заводе, вернулись радостно возбужденные. Польские друзья сообщили им, что освобожден Киев. "Эх, нет с нами капитана! - горевали моряки. - Порадовались бы вместе! Жив ли он?"
О том, что Качарава жив, узнали лишь в январе сорок четвертого года. Его увидели среди заключенных так называемого офицерского отделения. Капитан еще больше осунулся и шел сутулясь. Заметив во встречной колонне своих, он встрепенулся, начал махать рукой, глаза его загорелись. Замедлив шаг, Качарава задержал тех, кто шел сзади. К нему подбежал автоматчик, толкнул в спину прикладом. Больше экипаж не видел своего капитана: всех пленных офицеров перевели в другой лагерь, в Штутгов.
В марте Стефан Сверчинский сообщил Сараеву, что удалось установить связь с подпольщиками Гдыни. Они обещали помочь в подготовке побега и для начала достать сибиряковцам подложные документы восточных рабочих. Главная сложность заключалась в том, чтобы в нужный момент оказаться всем вместе, ведь моряков гоняли на работу в разные места.