— И, наконец, не может не беспокоить соседство гипотетического магазина с пожароопасными, легковоспламеняющимися материалами. Ведь еще до вашего появления в том районе было запланировано сооружение автозаправочной станции и подводка дорожного полотна…
— Какие ваши условия? — Тихим голосом вдруг перебил его Семён. Геннадий Георгиевич умолк, ничуть не смутившись. Он добродушно посмотрел на Семёна, потом на меня, надел свои очки и зачем-то, водя указательным пальцем по золотому перу, произнес: «Ваши тридцать процентов от дохода».
Я ничего не понял, но мне показалось, что охранники, стоявшие по углам, напряглись. Семён нахмурился и отрезал:
— Это невозможно.
— Почему же? — Удивленно и как-то даже участливо осведомился юрист.
— Потому что бессмысленно делать бизнес себе в убыток.
— По нашим расчетам данная схема обеспечит вам вполне пристойное развитие и умеренное процветание.
— По нашим расчетам не тридцать, а минимум семьдесят процентов обеспечат нам пристойное развитие и умеренное процветание.
— Жаль, что мы не договорились, господа, — мягко сказал Геннадий Георгиевич и медленно, но решительно поднялся с кресла. Мы также было собрались вставать, как вдруг случилась неожиданность. Охранники, как по команде, снялись со своих мест и направились к тем самым дверям, из которых недавно вышел юрист. Они стали по сторонам от дверей, которые тут же распахнулись обеими створками, и в проеме возникла маленькая сгорбленная фигура пожилого человека. Седой старик одетый по-домашнему в роскошный восточный халат и тапочки, вышел, опираясь на палочку и направился в нашу сторону. Мы с Семёном тут же поднялись одновременно — пожилой человек своим видом невольно внушал почтение. Это, вероятно и был настоящий хозяин дома.
— Сидите, сидите, молодежь, я восемнадцать годков сидел и ничего, как видите, жив еще, — голос старика был хриплый, но громкий, в маленьких серых его глазках светилась хитрая и радушная доброта. Мне, однако, чем-то не понравилась его кривая улыбка, хотя в целом я обрадовался, что к нам вышел этот старичок, а не какое-нибудь жирное, волосатое чудовище с четками в руках.
— Ты, Геша, можешь идти, я сам с молодежью покалякаю, — обратился он к «советнику мэра» и тот, откланявшись, быстро вышел из комнаты. Охранники пододвинули для старика кресло и он, кряхтя, уселся напротив нас — седой, с широким лбом, весь в благородных морщинах человек. Мы тоже присели.
— Знаете, кто я? Обратился он к нам и меня поразила мгновенная трансформация произошедшая с его лицом — брови сдвинулись к переносице, а глаза стали как будто темнее. На меня уставились два зрачка, которые блеснули чернотой острых шипов, глядящих прямо в сердце. В голосе его я уловил интонацию раздраженной угрозы. Если бы он так начал, было бы проще, но именно резкий переход от мягкого пуха к острому металлу сбил меня с толку. Я посмотрел на Семёна, ища в нем поддержки, и обнаружил, что тот как всегда равнодушно спокоен.
— Ты вор-законник, по кличке Хрипатый, уважаемый человек, — ответил на вопрос старика, Семён.
— Кто я такой, мне давно известно, а вот вы откуда нарисовались такие сладкие, чтобы магазины у нас открывать, а? Почему не соглашаетесь на мое предложение? Я вам навстречу иду, а вы артачитесь. Вы детки, навострите локаторы и послушайте внимательно, что я вам сейчас расскажу…
И мы послушали внимательно то, что он нам рассказал. Смысловой ряд его длинной речи был выстроен примерно так:
«Мол, не будет вам соколики разрешения для бизнеса и если хотите жить спокойно, да и вообще жить на белом свете, то возвращайтесь домой, выпейте молока и сидите тихо. Жизни вы еще не знаете, деньги тут не решают, более достойные люди имеют право на свой хлеб на том месте, люди, которые валили лес в Сибири, пока вы в теплой школе задницу протирали. Достойным людям приходилось от голода друг друга жрать в тайге, чтобы выжить, а вы теперь лезете впереди них. Нет у вас права лишать их куска хлеба, выстраданного с потом и кровью… Они чтобы вам же жилось лучше, строили плотины, города, заводы, рельсы клали в сорокаградусный мороз… А вы что их достойнее? Вот недавно один такой же бизнесмен не послушал старших, затеял сигаретный ларек поставить и что? Нет его теперь на свете, и деньги свои потерял и жизнь, а у него семья без кормильца осталась, детки малые. Мы, конечно, помогаем, чем можем, но сами понимаете, отца никто не заменит, а вы еще молодые, вам жить да жить…»
Речь лилась как ручей, без остановок на точки и без пауз на запятые. Признаюсь, она не была лишена определенного шарма, но главное в ней чувствовалась неукротимая и властная сила. В общем, это была лексика совецкого вора, с хорошо подвешенным языком и огромным опытом игры в нарды в условиях скучной лагерной жизни. Лагерь, сколько великих мастеров перетирать пустые разговоры вышло оттуда!