Глава 8
Моя война
Так что обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда…
Богатырская рука однажды бьет.
Для начала, однако, я решил заглянуть домой. Было около семи утра, когда я вернулся в родную комнатку, в свое спящее на правом боку тело и как бы проснулся. Мама уже встала и прошла мимо моей двери на кухню. Внимательно присмотревшись к обстановке и убедившись, что в ближайшие несколько часов тут ничего нового не случиться перевернулся на другой бок и снова как бы заснул.
Ужеля давно ожидал моего появления на даче с камином и не только потому, что со мной должно были прибыть заморское лакомство для него.
— Значит так, — начал он без предисловий и по-хозяйски, — ты бери ветчину и нарезай мелкими кусочками, а я буду говорить.
Я последовал его «приказу», отыскал нож с досточкой и принялся за дело. Аромат от голландской ветчины разлился по комнате и приятно щекотал нос.
— Сегодня, Алеша у тебя будет трудный день, по моим расчетам медлить больше нельзя.
— Я знаю, дедушка, через час мне позвонит учитель Яков и, в соответствии с его планами на мой счет назад я больше не вернусь, — печально ответил я.
— А ты не грусти, добрый молодец, ты витязь али красна девица? — Подбодрил меня домовой.
— Витязь, витязь, дедушка, плаща и кинжала, только кинжалом еще никогда не пользовался.
— Герои рождаются в бою. Мне, между прочим, тоже сидеть на месте не придется, пришла пора с Чадушкой разобраться по всей строгости.
Мы стали есть ветчину и некоторое время помалкивали. Я смотрел на домовёнка и вдруг ощутил желание задать ему вопрос, который давно меня мучил. Вопрос был, конечно, рискованный, но я собрался с духом и спросил:
— Кстати, ты меня, конечно, извини дедушка, но я так и не понял до сих пор одну вещь про тебя.
— Какую такую вещь?
— Да собственно… Кто ты такой? Вообще.
Ужеля даже перестал жевать и поднял брови от неожиданности. Мы уставились друг на друга. Лицо Ужели выражало некое остолбенелое удивление, а мое, вероятно, подавленную растерянность. Я вдруг осознал, что мой вопрос был ужасно бестактным после столь тесного и продолжительного общения. Я даже испугался, что домовой сейчас обидится и попросту исчезнет.
Но Ужеля не обиделся. Он только почесал бороду, дожевал мясо и хитро прищурившись спросил:
— А ты, Лексей, так до сих пор и не понял?
— Нет… Но ты мне очень нужен! Извини. Не обижайся, пожалуйста, и если не хочешь, то и не отвечай, главное не исчезай, ладно?
— Я есть часть твоей души. Люди не догадываются, что их многочисленные божества, мелкие и крупные, добрые и злые живут в них самих, в их душах. Твой Демон матер… матери… — тьфу ты, что за слово такое! — материализовал тонкий мир вокруг и внутри тебя. Ты стал как бы одним из нас, частично конечно.
— Понятно, — ответил я (хотя не очень то мне было понятно), обрадованный тем, что Ужеля не обиделся.
Мы опять помолчали и доели, наконец, весь наш завтрак. Меня тревожили мрачные предчувствия, было некое ощущение, что в воздухе запахло войной. Будто вот-вот в небе заревут боевые вражеские самолеты, а из всех динамиков грозно заиграет песня: «Вставай страна огромная!» Не знаю, как это объяснить, но мое тело словно сгруппировалось и находилось в повышенном тонусе. Я отогнал от себя мрачные мысли и поднялся из-за стола.
— Мне пора, дедушка.
— И мне пора, витязь. Пусть помогают тебе огонь, земля, воздух и вода!
В восемь утра в моей родной комнатке раздался звонок на мобильнике. Звонил Яков. Я взял трубку.
— Доброе утро, Алексей.
— Здравствуйте, учитель.
— Приезжай сейчас ко мне в гости, такси на твой адрес я уже вызвал.
— Хорошо, уже одеваюсь, а чай попить успею?
— Чай в моем вагоне попьешь, жду тебя.
«Неужели он меня, наконец-то, чаем угостит», — подумал я, и стал быстро одеваться.
Через двадцать восемь минут я уже сидел в знакомом роскошном купе Лысого Лиса, а он сам с грустным выражением лица сидел напротив. Начинался поединок.