– Все знаешь?
– Кое-что знаю от своих людей. Ты ведь тоже про мою жизнь с Григорием осведомлялся. Седни у Евдокии Жирной не попусту побывал?
– Разговор тот ни тебя, ни Григория не касается.
– Да я и не любопытствую, тем более что верных тебе людей и подкупом соблазнять не хочу. Зря только завел их здесь! Про меня да про брата твоего меня самое лучшее спрашивай. Я тоже тебе верная. Может, вернее всех, потому девичью честь тебе отдала. Знаю, что правду от меня таишь, но сердцем чую, что не попусту нынче сюда приехал.
– Мысли свои, Катерина, открываю тем, кому разумом доверяю.
– Никому, стало быть, не открываешь? Окромя себя, никому же не веришь? Мне бы поверил – может, и помогу тебе.
– Коли есть охота, помоги, Катерина.
– Чем же помочь?
– Подайся зимой в Новгород и Псков.
– Догадываюсь, зачем посылаешь. Людей нетяглых и неписаных маловато стало. Надеешься бояр с хлопами в камский край зазывать. Уговаривать их я должна? Так, что ли?
– Догадливая.
Катерина показала на запертую дверь опочивальни и засмеялась.
– На засов заперся, а я сквозь стену прошла. Видишь, как я в тайны твои проникаю. Как в сказке!
– Подашься в Новгород?
– Поеду, если скажешь, зачем тебе люди понадобились.
– Народу мне надобно много.
– Все еще боишься правду высказать? Так сама тебе скажу. Чусовую обратать хочешь? Об одном с тобой думаем. Жаль, что не с тобой венцом покрылась, а то бы далеконько вместе ушли. Поеду в Новгород, только плату с тебя высокую спрошу.
– Боишься, что у меня золота не хватит?
– Золота мне не надо. Свое водится в избытке. Мне другое от тебя надобно.
– Проси.
– Ежели овдовею – женой назовешь?
– Вольностью своей не расплачиваюсь. Не денежка!
– Что же, как знаешь. По-строгановски жить научилась. От всякого шажка прибыли жду, задаром пальцем не шевельну. Муторно мне здесь. Застудила себя возле Гришки. Никиту от него родила, а дитя, кажись, тоже с отцовской холодной душой.
– Пьет, что ли, Григорий?
– Да пусть его! Во хмелю хоть наказания божия меньше боится. Недавно каялся мне, что убить тебя замышлял за то, что отговариваешь богатство делить. Дурак! Кому каялся? Кабы знал, что душа во мне только для тебя и жива! Никто тебя, Семен, так любить не будет. Напраслину сейчас сболтнула, когда в жены напрашивалась за помощь в Новгороде. Даром все сделаю! Я тебе самый верный друг. Когда настанет для тебя пора полюбить женщину по-настоящему, всей душой, вот только тогда поймешь, что не для ласки одной нас господь создал! Поймешь, какая сила в сердце женском таится. Она и на светлый подвиг поведет, а то и на любое темное дело...
Отошла Катерина от стола, стала в темном углу горницы. Из темноты звучали ее слова:
– Все одно без настоящей любви не проживешь. Проснется она в тебе, сама собою проснется, будто созреет сердце для нее. И вот в ту пору, когда созреет в тебе любовь, ты и вспомяни обо мне. Вспомяни, что не задумалась прижаться к тебе девушкой, не побоялась пьяного мужа. Вот и отдашь ты в ту пору настоящую свою любовь мне. Слышишь?.. А про Новгород завтра на досуге потолкуем. Все сделаю, о чем ни попросишь. Сейчас ложись. Понимаю, где сейчас твои помыслы, но в Чердынь я для тебя потайного хода не наладила! Уж не обессудь.
Семен подошел к темному углу, взял Катерину на руки.
– Погоди! Поднеси к столу!
Семен покорно поднес Катерину к столу, и она, смеясь, задула свечу.
Катерина, вернувшись, не застала мужа в опочивальне. Она остановилась у открытого окна, обдала разгоряченное лицо сырой ночной прохладой. В эту минуту она снова верила, что после всех испытаний, что послал и еще пошлет ей бог, будет она в конце концов навсегда рядом с тем, кому с первого погляда отдала свою любовь.
Ей стало холодно от ночного ветра. Закрыла окно, обернулась и от неожиданности замерла: муж, босой и в исподнем, стоял рядом.
– Куда это ты, Катеринушка, в такой неурочный час ходила?
– В сад выходила, голову от духоты разломило. Недужится мне.
– А может, дорожкой ошиблась? Уж не к Семену ли бегала жалиться на меня?
– Ты в разуме или опять лишнего хлебнул? Гляди на меня! В чем я? Как лежала в постели, так и стою перед тобой. Думаешь, могу к Семену в ночной рубахе пойти?
– Катеринушка! Не бей! По глазам не попади, матушка! Прости неладное слово.
– Так ведь и знала, опять перепил, а ведь я с тобой хотела не о пустом поговорить. Слушать-то хоть можешь, горе ты мое?
– Говори, Катеринушка, о чем хочешь.
– Ты, Григорий, все о пустом печешься, разленился вконец, вот братец твой Семен тем временем задумал...