152. Удаление князя из Русского монастыря
Они сказали: «Прости нас, отче святый: не можем, и не хотим; не хотим вашего богатства: расстроили мы свою жизнь с русскими». Князь же, услышавши сие, горько заплакал, и сказал: «Жалко мне этой святой обители, что много она претерпевает бедствия». Потом встал и пошел в церковь; надел на себя ризы, и испросил у всех прощения. Греки некоторые весьма плакали, а наипаче игумен Герасим: ибо он знал, что, лишаясь русских, лишается благ душевных и телесных, что вечно без русских обитель будет бедствовать. Князь же со всеми русскими пошел вон, и ничего с собой не взял, кроме одной иконы святителя Митрофана; а прочее все оставил в русском монастыре, ризницу и иконы, и церковные сосуды, и русские книги. Хотя греки и предлагали все забрать, но он сказал: «Пусть все в святой русской обители останется для памяти. Когда паки русские взойдут, тогда пригодится им». И потом пошли в скит, и пришли к старому Русскому монастырю; там остановился князь, и отслужил над русскими костями панихиду. Пришедши в скит Илии пророка, сказал всем русским: «Идите, братия, кто куда знает. Теперь я вам не начальник; не умели жить в монастыре: идите, странствуйте». А духовнику Прокопию сделал большой выговор, и отослал от себя, сказав: «Тебе не духовником быть, а пастухом». Потом икону святителя Митрофана и большую сумму денег препоручил скитскому духовнику, иеросхимонаху Павлу, и просил его возыметь попечение о сооружении храма святителю Митрофану. А сам простился с духовником Арсением и прочими отцами, взял двух учеников, и отправился в Афины. И по прибытии туда, не стал есть меду, a только хлеб и воду. И пожил там один год, и скончался. Перед смертью заповедал о своих костях, чтобы перенести их во Святую Гору Афонскую, что исполнили после, чрез два года, и положили в скиту Илии пророка.
153. Наказание грекам за изгнание русских
Греков Русского монастыря более побудили на изгнание князя греки прочих монастырей; потому что стали полагать, что ежели русские вселятся в Русский монастырь, то у всех монастырей свою землю отберут, а наипаче, ежели будет жить князь. Греки Руссика не могли понять сего; только один игумен Герасим это все понимал, но воля была не его. Хотя и русские были не правы, но можно было бы их смирить: только одних надлежало худших выгнать, а не всех. А когда выгнали князя с русскими, напало на оставшихся греков уныние и скорбь, и совершенно лишились тишины душевной и телесной.
154. Соболезнование греков о изгнании русских
Наипаче дивно и плача достойно, что с старцем Венедиктом, при старости, при последних днях жизни, случилось искушение и горькое падение, что во втором своем столетии он допустил себе несправедливость и малодушие; и о том плакал он день и нощь, и просил Господа Бога и Божию Матерь, чтобы возвратить русских в обитель; но не имел надежды при своей жизни видеть русских в обители: уже тогда было ему от роду 103 года; оттого больше и плакал. Но было ему от Бога извещение, что не умрет без русских, а будут его отпевать и погребать русские. От этого он несколько утешился, и ожидал такого торжественного и многовожделенного дня три года. Русских было выгнать легко: сказали им одно слово, и они вышли; но паки ввести – стало тяжко. Еще другое искушение постигло; или прямо сказать, жезл наказания был от Бога послан на иноков Руссика. Вздумали они начать то дело, что говорил князь, – отобрать свою землю от одного монастыря; и подали прошение к Патриарху; но за это восстала на них вся Гора Афонская: потому что все монастыри участвуют в обладании землею русского монастыря, и все напали на руссикских греков: все их почитать стали виновными и бунтовщиками, что они князя русского безвинно выгнали, и притесняли русских три года. A бедные греки руссикские не имели за себя никакой защиты против восставших на них своих братий, греков. Вступились за свое доброе, да сами же стали виноваты; даже со стороны было – смотреть на них, да плакать. И до того их теснили, что остальные хотели отобрать у них на подворья, а их самих разослать по разным местам, потому что за них защиты никакой нет. Но только защитила их бедных Божия Матерь и святой великомученик Пантелеимон. Много они бедные претерпели, так что часто садились в трапезе без хлеба, с одними бобами или гнилыми сухарями, и дожидались себе заточения, еще и от Бога горшего наказания. Но видя на себя излиянный фиал гнева Божия за изгнание неповинного князя, они вспомнили русских: за великое счастье стали почитать, ежели русский зайдет к ним в монастырь; и не имели надежды, чтобы русские братия к ним пришли; и оплакивали свою горькую участь, что всех на свете прогневали: во-первых, прогневали Бога; во-вторых, прогневали русских, и в-третьих – своих греков; только и просили милости от Господа Бога и от Божией Матери. И прежде был гол и скуден монастырь, но хлеба было довольно; а теперь уже до конца стал обнажен.