68. Возвращение во Афонскую Гору
Вышли на берег: и много радовались, и от радости плакали, и благодарили Господа Бога и Божию Матерь, Царицу Небесную, что сподобила опять достигнуть благополучно в Свой святой жребий, в тихое и небурное пристанище. И пошли ночевать в монастырь Ксиропотам, где приняли нас любезно на гостиницу. И угостили нас любезные наши братия по-афонски: сладкими варениями и разными напитками и кофеем. Потом представили нам изобильную трапезу. После трапезы спокойно спали уже в тихом пристанище: уже не качали нас великие волны морские, уже не плескала на нас холодная вода, не грозила нам страшная морская пучина, уже не мочило нас ни снегом, ни дождем. Были мы на корабле десять недель в зиму: сколько мы претерпели страху нужды и скорбей, холоду и голоду, – невозможно и объяснить; только единому Господу Богу то́ известно. Много терпишь зимой, идя сухим путем; кольми паче на море: прежде намочит, а потом навалит снегу, а после заморозит, а с моря вода еще прибавляет, а корабль с боку на бок качает. Но сказать надобно и то: что было, все прошло, и Господь избавил от всех скорбей. Теперь, слава Богу, в Афоне, в едемском Богородичном красном раю. Поутру ходили к утрене и к ранней Литургии. Потом гостинник нас угостил; и мы, поблагодаривши, пошли к своей возлюбленной матери, к святой русской обители. Было тогда 2-е число января: по обе стороны дороги трава была зеленая, и цвели цветы. Вот какой рай – Гора Афонская!
69. Прибытие в свою обитель
От Ксиропотама до Русского монастыря один час ходу. Увидевши свою обитель, исполнился я радости, а более того скорби; и смесилась радость со скорбью, так что не мог более идти, пал на землю, и горько заплакал и возрыдал: радовался, что увидал свою обитель, и возвращаюсь из дальнего и долгого странствия почти чрез три года, к своей матери, отцам и братии; а скорби неизреченной исполнился о том, что возвращаюсь с пустыми руками: странствовавши три года, не сделал обители никакой пользы, и боялся, как явлюсь отцам моим и братии; горько было странствие, а горьче того возвращение, хотя это не от меня, и не в моей было власти, но в Божией. И много я плакал, и едва мог ноги двигать; но возложил надежду на Божию Матерь и святого великомученика Пантелеимона. Пришедши к воротам, положил три поклона великомученику Пантелеимону, и взошел в ворота. Вратарь сначала меня не узнал; а когда узнал, то много плакал, и сказал: «Ты ли, отче Парфений? Уже мы тебя оплакали, и не чаяли больше видеть». Я пошел прямо к духовнику Иерониму. Пришедши к нему в келию, пал ему в ноги; он поднял меня, и спросил: «О чем ты так плачешь?» Я ответил: «Как мне, отче святый, не плакать? Странствовал три года, а пользы вам никакой не принес». Он сказал мне: «Мы тебя не за пользой посылали: исполнил ли то, за чем тебя посылали, насчет родителей?» Я же ответил: «В этом, слава Богу, за ваши святые молитвы, Господь помог». Он же обнял меня, и сказал: «Мы только за тем и посылали; ты теперь будь покоен: это нам дороже всего, чтобы души спасти свои и родителей; а нужды, и недостатки наши все Господь Сам исполнит. Посмотри теперь на нашу обитель: такую ли ты оставил? Уже мы теперь ее украсили, как невесту добрую». Потом стал спрашивать, какое мое было странствие? Я стал ему рассказывать все мои бедствия, скорби, искушения, напасти и болезни телесные, претерпенные мною беды и страхи в морях. Он много плакал, и сказал: «Теперь, слава Богу, что благополучно прибыл; теперь мы тебя успокоим за твои труды; пойдем к отцу игумену». Пришли к игумену Герасиму; он, увидя меня, заплакал, и сказал: «Откуда явился, чадо мое Парфений?» и облобызал меня, и слезами омочил голову мою, и много меня расспрашивал, и потом сказал: «О том ты не скорби, что ничего не принес: это не в твоей воле, но так Богу угодно; мы рады, что ты сам возвратился, и мы тебя успокоим».