77. Жизнь старца Тимофея
Жизнь сего старца была удивительная и пречудная; и я хочу сказать немного о жизни и подвигах его, то́, что я видел своими очами, а некоторое от него самого слышал, для пользы моей души. Родом он был из Великой России, Вологодской губернии; еще в юности оставил суету мiрскую, и поступил в общежительный монастырь на Валаам, и многие годы проходил послушание. Потом постригли его в мантию, наречен был Тихоном. И вкусивши сладчайшего меда безмолвия, затворил уста свои телесные, да разглагольствует с своим Господом, сладчайшим Иисусом; и четырнадцать лет не проговорил ни одного слова. Много чрез это принял истязания и скорбей от братии, и находился в беспрестанном, день и ночь, послушании. Потом послали его в Санкт-Петербург, в монастырскую часовню. Он не мог более терпеть соблазнов и человеческой славы, подал прошение в Святейший синод, чтобы уволили его в Иерусалим на поклонение. Когда уволили, он сначала отправился в Иерусалим, а оттуда пришел в Святую Афонскую Гору, в нашу обитель; духовник Арсений благословил ему говорить для пользы прочих. Постригли его в великую схиму, и отпустили в сию пустыню. Жизнь его такая была, что я всегда удивлялся: я жил в келии, а он всегда пребывал в церкви, и келии себе не имел, потому что другая у нас келия была вместо кухни. Правило его было такое: каждую ночь с вечера становился он среди церкви на умную молитву, и стоял двенадцать часов, а иногда и более, как столп неподвижим. От того стояния ноги у него опухли, и сделались весьма толсты. Утром прочитывал часть от Апостола, часть Евангелия и Акафист Богородице, и часть от Добротолюбия, а иногда Исаака Сирина. Потом занимался малыми трудами в своем огороде. Пищу же употреблял не мастящую. На ребрах своих никогда не лежал, но давал упокоение своему телу и место сну после трапезы один час, и то сидя в церкви; потом отправлял монашеское келейное правило, положенное от игумена и монастыря, тысячу пятьсот поклонов: триста земных, а прочие поясные. Потом занимался малыми трудами. И так проводил жизнь свою. И до конца умертвил свою плоть, прежде смерти: был весьма сух, так что одни только видно кости и кожу; очи всегда были наполнены слез. Я же, ленивый и непотребный, не только в чем бы ему подражать мог, но и смотреть на его подвиги ужасался. Каждую неделю ходили мы в монастырь на всенощное бдение, и на Литургии причащались Святых Таин Тела и Крови Христовой. Потом ходили с братиею на общую трапезу. По трапезе, получивши от игумена благословение и взявши себе потребное, возвращались в свою пустынную келию. И там проводили дни и месяцы в тишине и безмолвии, в духовной радости и веселии. Иногда приходил к нам в пустыню духовник, а иногда присылал иеромонаха, и служил у нас Литургию, и мы причащались Святых Таин. Спаси их, Господи, отцов моих, игумена Герасима и духовника Иеронима, что они совершенно меня успокоили, как сказали: «До смерти своей живи там, ни о чем не пекись, и благодари Бога, и за нас молись!»
78. Посещение Горы Афонской Великим Князем Константином Николаевичем
В июне 1845 года получено было на Афонской Горе радостное для греков, а наипаче для русских, там проживавших, известие, что прибыл в Константинополь Российский царевич, Великий Князь Константин Николаевич. Начали думать: не посетит ли и Святую Афонскую Гору? Но впрочем не имели надежды: потому что царевич поехал из России не монастыри смотреть, а царства, города и страны, и проч. В один простой день понудила меня совесть сходить в монастырь для некоей своей потребности; и взявши от своего старца Тимофея благословение, пошел в монастырь. Это было в июле месяце. Пришедши в монастырь, пошел с братиею в трапезу. После трапезы, смотрим, идет от Солуня пароход, и как только минул полуостров Сику, то поворотил прямо к Святой Горе Афонской. Мы все удивились, что это значит? Потому что пароходы никогда еще к Святой Горе не захаживали. Посмотрели в подзорную трубку, и увидали русские флаги. Тогда все поняли, что едет царевич, Великий Князь Константин Николаевич. Все наши отцы забегали в испуге от того, что нечаянно приезжает такой великий гость. Игумен Герасим прибежал к русскому духовнику Иерониму, и сквозь слезы сказал: «Отец Иероним, встречайте вы русские сего дорогого гостя, как знаете; потому что мы греки еще не встречали таких великих гостей, особ Царского Дома; теперь распоряжайся ты, как знаешь». Духовник приказал благовестить в большой колокол, а братии всей собираться в церковь. Собравшись, все иеромонахи и иеродиаконы облачились в лучшую священную одежду. В церкви зажгли все свечи и паникадила. Игумен взял крест, и вышли с хоругвями и фонарями из монастыря. Братия с хоругвями пошли к самому морю, а иеромонахи с иеродиаконами остались близ ворот монастырских. Пароход держал прямо к нашему монастырю. После нам сказывали, что когда царевич посмотрел в подзорную трубку, и увидал братию с хоругвями, положил трубку, и с чувством сказал: «Вот наши русские, знают как встречать». Его тронуло наипаче то, что, сколько он ездил по Турции и греческим островам, нигде не видал такой встречи. Когда пароход подошел близко к берегу, то послан был к берегу каик, и подъехавшие спросили нас: «Есть ли у вас русские? по крайней мере, знает ли кто по-русски говорить? Такие пожаловали бы человека три на пароход. Великий Князь желает поговорить». Наши три брата тотчас разоблачились и отправились на пароход: духовник Иероним, иеросхимонах Антоний, пришедший с Валаама, и иеросхимонах Сергий, прежде бывший Серафим, Вятской губернии, из студентов семинарии. Когда они приехали на пароход, царевич взял от них благословение, и спросил их, откуда они родом? И когда узнал, что истые великороссияне, то изъявил радость; спросил, сколько братии. Потом сказал: «Поезжайте с Богом, и скажите отцам, чтобы на солнце не стояли: теперь жарко; а я еще замедлю час, буду обедать». Когда о том отцы приехавши сказали нам, мы возвратились к монастырю и пождали час.