— Предъявите подорожную, — сказал мокрый инспектор в сером дождевике. Неподалеку у борта огромного имперского грузовика, из кузова которого торчали детские руки и ноги, с независимым видом стоял пожилой мокрец, и была у него в глазах неизбывная такая печаль. Он чихал и кашлял, изредка сморкаясь в канаву.
— Хамье, вы же неграмотны — стеклянным голосом сказал Румата. — Зачем вам подорожная? А этот что тут делает? — он кивнул в сторону мокреца, который вытирал рукавом сопли.
— Дорогу до Соловца узнает, — сказал офицер и козырнул. — Извините, ошибочка вышла. Счастливого пути.
— Нет там никакой дороги, — сказал Румата и сел в машину.
Когда он миновал последнее мемориальное кладбище Святого Мики и его святых родственников, было уже темно. У поворота от кустов отделилась темная фигура.
— Можно мне бежать рядом с вами? — спросил невысокий человек, на бегу заглядывая в ветровое стекло.
— Ты, наверное, Киун.
— А как вы узнали?
— Книжки надо читать, — поучительно сказал Румата и прибавил газу. — Можешь взяться за бампер.
Он подъехал к Управлению утром. Вышел из машины, закрыл дверцу. — Спасибо, — произнес заляпанный толстым слоем дорожной грязи Киун и отлепился от бампера. Неожиданно в воздухе разнеслось невыносимое зловоние. Из-за угла показались строительные носилки с установленной на них польской палаткой синего цвета. Носилки с гордым видом несли двое носатых ируканцев. Полог палатки откинулся и Дона Оканна — первая фрейлина Дона Рэбы — грязная и немытая со дня основания Островной Империи, покрытая шариками свалявшейся пудры, помады, оконной замазки и пасты гойя, нежно произнесла, кокетливо откинув со лба жирный, весь усыпанный перхотью, локон:
— Куда же вы тогда исчезли, шалунишка. Я так хотела посмотреть на ваши ковры. Один из носильщиков поскальзывается, и носилки с палаткой летит в придорожную канаву. — Протоплазма, жрущая и размножающаяся протоплазма. — Сказал про себя Румата.
Он вошел в вестибюль и поменял у охранника у турникета розовую бумажку на синюю, потом на желтую и белую.
Экселенц был у себя. В его кабинете, как всегда, пахло птицефабрикой. Под потолком в массивной клетке сидел наглый зеленый попугай с надписью на груди “ФОТОН”. Он чесался и чистил перья с криками “ Р-р-растр-р-еклятый р-р-рубидий. Р-р-румата эстор-р-рский пр-р-рипер-р-рся.” На стене, над головой Экселенца висел портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского. Сам директор сидел за столом, заваленным старыми батарейками, негодными аккумуляторами и ржавыми запчастями от устаревших звездолетов. Рядом стоял Рэдрик Шухарт
Румата сел в кресло и невольно услышал окончание разговора.
— Только из зоны, свеженькие, не побрезгуйте, стал быть, Экселенц Полуэктович, — сказал Шухарт.
— По габарям, — сказал Экселенц и сгреб все хозяйство в ящик стола. Он расплатился со сталкером, тот вышел. Экселенц недовольно пожевал старческими губами в некотором затруднении. Потом достал из-под стола и направил на Румату огромный, дивной мощи пекаль. Это был скорчер — тяжелый длинноствольный пистолет-дезинтегратор, стреляющий миллионовольтными зарядами. На всей планете было не больше сотни экземпляров этого страшного оружия. К Экселенцу неслышно подошел Саул Репнин и поправил его руку. — Вот предохранитель, — тихо сказал он и исчез также тихо, как и появился.
— Ну, — сказал Экселенц и прицелился.
— Пулеметы спрятаны в Бердичеве. Место посадки обозначим кострами, — неуверенно начал Румата.
— Это я уже от Кацмана слышал. Вы со своими чистоплюйскими мансами завалили всю агентурную работу. Почему вы не арестовали Хунту?
— А доказательства?
— Что вы мне мальчика из себя строите! Вы что не знаете, как это делается? — взревел Экселенц. — Развели у qea бордель. Вы кадровый офицер, а от вас на версту несет лошадьми. Вы же по легенде верблюдами увлекаетесь. Румата не успел ничего сказать. Дверь распахнулась. На пороге стоял Кристобаль Хозевич и Исаак Бромберг. Они были в неописуемом гневе. Они были ужасны. Попугай заорал дурным голосом: ” Да здравствует мировая революция!” Исаак Бромберг подошел к Румате и обнял за плечи. ”Ну. Ну. Молодец. Ты выполнил задание партии и будешь представлен к награде". Кристобаль Хозевич, зловеще играя тростью, приблизился к Экселенцу и сказал сквозь зубы:
— Ты куда детонаторы дел, Полуэктович?
Экселенц выкатил зенитную установку.
— Ты же, подлец, ряды наши позоришь, — сказал Хунта.
Экселенц прицелился и выстрелил. Хунту унесло в раскрытые двери. Он улетел, откусывая кончик сигары. — Мы еще встретимся, — холодно пообещал он.