Вокруг Велижской дороги лежал глубокий снег, непроходный для пешего и конного. По ней драгунский полк возвращался назад к королевскому лагерю под Смоленском. Последняя рота отстала от полка на час пути. Дворяне Ярцева, предупрежденные разведкой, вышли на дорогу впереди и позади роты. Их напуск был страшен. Суконные кафтаны и легкие шпаги драгун не могли спасти королевских воинов от длинных палашей закованных в сталь всадников. Рубя людей и коней, дворяне просекались навстречу друг другу, топча коваными копытами павших. Как весенний ливень оросила дорогу вражеская кровь, растопив замерзшие грязи. С яростью отчаяния бились драгуны. Только сорок два человека сдались.
Заслышав выстрелы, подошедший на подмогу королевский полк остановился в ужасе перед местом сражения. Никто не решился преследовать русских дворян по кровавому следу копыт, уходящему в лес. Зато на другой день весь королевский лагерь вопил об отмщении жестосердным бельским ратникам, в который раз оставлявшим за собой лишь трупы врагов.
А еще через три дня шляхетская хоругвь была начисто вырублена и сожжена в избах в другой волости Смоленского уезда. Сотня обученных мценским дворянином Елизарием Балакиревым бельских крестьян ушла, взяв одиннадцать пленных.
Вел этих людей Афанасий Суханов.
СКАЗ О ТОМ, КАК КОРОЛЬ РАЗГНЕВАЛСЯ НА БЕЛЬСКИХ ЛЮДЕЙ И ПРИКАЗАЛ РАЗОРИТЬ УЕЗД
Немного дней прошло, как Суханов застиг в Бельском уезде шляхетский отряд и взял двух «языков». Они сказали, что велел король Владислав дороги к Белой разведать, потому что хочет послать на нее полки и весь уезд разорить, чтобы неповадно было белянам на его войска нападать.
— Хорошо, — говорит Волконский, — мы их попотчуем!
Усиленная разведка Владислава оказалась в Юрьевской волости Бельского уезда в селе Романове. Иван Языков и Лукьян Немцов с сотнями влетели в село и не дали уйти ни одному человеку. Они привели в Белую двадцать шесть пленных. Не дождавшись разведки, Владислав бросил на Бельский уезд сразу со всех сторон отряды казаков, чтобы людей Волконского сковать и под Смоленск уходить не дать. У Смоленска в это время решалась судьба русской армии.
Ничего такого не знали беляне, но казаков приняли хорошо. Недолго трещали выстрелы над полями и перелесками Верховской волости, пока королевские воины не бежали из нее, преследуемые ржевскими казаками Егупа Пасынкова. По-иному поступил Данила Шакуров, командовавший сотней детей боярских вместо больного брата Антона. Вспугнутые его разведчиками казаки в Понизовской волости поспешили собраться в одном месте. Вой у деревни Филюкиной, на огородах которой развернулась рукопашная сеча, для многих из них стал последним. Проведав про судьбу товарищей, другие казачьи отряды предпочли не углубляться в бельские земли. Четверо «языков» с отпиской о победах белян отправлены были в Москву.
СКАЗ О СТРАХОВАНИИ В МОСКВЕ И ГИБЕЛИ РУССКОЙ АРМИИ
Краем глаза читали в Москве сообщения о победах бельского гарнизона, присланных пленных не находили времени допрашивать. Из армии под Смоленском шли вести, что солдаты в осадной нужде и запасной скудости впали в великую скорбь, биться не могут и мрут от цинги во множестве. Также в городах, что освободили русские воеводы в начале войны, ратники от голода и от цинги помирали. Как ни старался патриарх Филарет наладить снабжение российских полков, обозы не доходили до них, а часто и с места не сдвигались. Князья Черкасский с Пожарским стояли в Можайске, никакой помощи Шеину и другим воеводам не давая. Они писали государю, что у короля Владислава большая сила. Владислав же писал боярам, что он законный московский государь.
Видя впереди многие бедствия и крушение своих замыслов, впал патриарх Филарет в немалую скорбь и скоро умер. Еще большее нестроение настало в государстве. Рос среди бояр перед Владиславом страх. Один Шеин продолжал под Смоленском борьбу со всею Речью Посполитой, а больше с болезнями и голодом. В начале февраля от него пробилась в Москву станица дворян, Роман Сатин с товарищами. Писал Шеин, что войска его бьются из последних сил, уже полгода не имея запасов, денег для наемников, подмоги, лишены хлеба и соли, доедают лошадей. Оставив гордыню, в последний раз просил главнокомандующий о помощи.
Выслушали царь и бояре послание Шеина и отправила Григория Константиновича Кривого Волконского в Можайск, чтобы Черкасского и Пожарского к походу поторопить. Скоро прискакал старый князь к воеводам и услышал, что они не могут выйти малым воинством против королевской армии. Немедля обещал им Волконский подмогу: полк князя Никиты Одоевского из Ржева, полк князя Федора Куракина из Калуги, казачьи полки Ильи Наумова из Вязьмы и другие войска.
Призывал Григорий Константинович воевод выступить на запад и назначить место сбора новоприбылых войск перед прорывом к Смоленску. Однако Пожарский и Черкасский место назначить отказались и на помощь Шеину не пошли. В страшном гневе вернулся Волконский в Москву и не был допущен к царю. Участь Шеина была решена.
Долго удерживал главнокомандующий наемные полки от бунта, заставляя служить без еды и жалованья. Но ничто не длится вечно. К февралю солдаты толпами начали уходить к неприятелю, в могучей некогда армии оставался в строю едва десятый солдат. Шеин видел, что его войска брошены на растерзание, и не стал дожидаться гибели оставшихся людей. Вскоре потрясла всю Россию весть, что армия Шеина сдалась королю под Смоленском.
Многие воеводы последовали примеру главнокомандующего. Один за другим в считанные недели они сдали Владиславу четырнадцать городов, убегая из них, часто не дождавшись даже малого польского отряда. Почти все, что было отвоевано Россией в начале войны, вновь отошло к Речи Посполитой. Шляхта возвращалась в поместья. Везде шли сыски и казни русских доброхотов. На спорной земле оставалась только крепость Белая. Сюда бежали те, кто хотел продолжать борьбу.
СКАЗ О ТАЙНОМ РУССКОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Среди других «языков» Афанасий Суханов привез в Белую богато разодетого польского шляхтича. В расспросе тот сказал за собой по-русски государево слово и велел всем уйти, чтобы говорить с воеводой с глазу на глаз. Когда они остались одни, человек спросил князя Федора:
— Что ты собираешься делать теперь, когда вся армия сдалась неприятелю, а Владислав движется на Москву?
— То же, что и прежде, — ответил Волконский, — воевать…
— Я верю тебе, — кивнул человек. — До сих пор ты воевал хорошо.
— Зовут-то тебя как?
— Неважно, — ответил пришелец. — Имен у меня много. А служба моя такова. После Смуты семь лет в Речи Посполитой добывал государевы вести и с лазутчиками к Москве посылал. Когда вышел, взял польского лазутчика в Разрядном приказе. Служил и в Москве, потом пошел перед войском боярина Шеина, захватил двух лазутчиков под Дорогобужем, и неприятель о движении нашем ничего заранее не узнал. От Смоленска ходил для вестей в Литву и из королевского лагеря вести доставал, пока Шеин с Владиславом не договорился. Боярин-то выдал королю всех лазутчиков и перебежчиков, иноземцев и наших. Все делалось втайне. Я насилу ушел и стал пробираться к вам. Когда уходил, тридцать шесть лучших наших людей уже висели на Покровской горе. Предупредить удалось лишь пятерых.
— Зачем же он это сделал? — спросил Волконский.
— Бог весть. Шеин поклялся, что его войска два года не будут воевать с Речью Посполитой. Все знамена были брошены под ноги королевскому коню и унесены на Русь опозоренными. С воеводой ушло от Смоленска восемь тысяч солдат с легким оружием, а две тысячи больных брошены в лагере. Там же остался и весь наряд[25].
— Шеин, надо думать, догадался его заклепать?! — произнес князь Федор Федорович.