Разнокалиберные пушки со Смоленской, Велижской и Безымянной башен перекрывали своим ревом грохот пищальных выстрелов со стен крепости и из-за частокола на валу. Сквозь едкий пороховой дым, заволокший Белую, с трудом можно было различить передвижение неприятеля.
Перешагивая через павших, немцы ровняли ряды и, не прекращая огня, неуклонно шли к крепости. Сообразив, что пробиться через ворота не удастся, полковник приказал перенести огонь артиллерии на частокол. Волконский видел, как темные массы двух задних батальонов стали сдвигаться влево, в сторону Безымянной башни, явно желая влезть на вал между ней и Смоленскими воротами, где уже летели щепки от частокола, простреливаемого наискось ядрами. Передовой батальон остановился и разомкнул ряды. Отойдя шагов на восемь друг от друга, солдаты начали стрелять по крепости одновременно.
Теперь атака шла на всем пространстве от Смоленских ворот до реки. К тому батальону, что наступал крестообразным строем и все более смещался к Тайнинской башне, затрудняя бельским пушкарям прицеливание, прибыла на помощь конная батарея гетмана Радзивилла из двенадцати полковых пушек. Встав между солдатами и берегом, она открыла огонь по башням и стенам Белой. Ядра, направленные вдоль гребня изгибавшегося вала, крушили бревна частокола. Вцепившись в резные перила, Волконский видел, как скатывались в ров тела убитых и раненых казаков, пока их товарищи продолжали несуетливо выцеливать наползающих на Белую немцев.
Прямыми попаданиями ядер в орудийные площадки башен в Белой выбило много людей, разворочены были четыре пушки, со стен почти везде по линии обстрела сорвало крышу стрелковой галереи. Воевода послал приказ пушкарям и стрелкам бить из крепостных пищалей только по пехоте, но приказ этот запоздал: все, за исключением нескольких азартных стрелков, и так уже палили в подползавшую к подножию вала черную массу, не отвлекаясь стуком крушивших дерево ядер и треском вырываемых с вала кольев.
Волконский видел дальше своих людей. Отрывая взор от наступающих, рванувшихся на крепостной вал, Федор Федорович видел за городским выгоном и цветное полукружье командующих со свитой, следящих за наступлением королевских войск, и Ее-лижскую дорогу, остававшуюся почему-то свободной от наступавших солдат. Недалеко от вала дорога проходила между двумя озерами, но князь не верил, что враг не воспользуется ею, чтобы атаковать город.
Он оказался прав. В разгар боя между Смоленскими воротами и Тайнинской башней на Велижской дороге показалась рота солдат. Без знамен и барабанов они бегом устремились к крепости, неся на плечах покрытые зарубками лесины для штурма вала и короткие лестницы, чтобы быстро преодолеть частокол. Двое слуг кубарем скатились с воеводской башенки и сломя голову бросились передавать приказы Волконского. Один побежал к Семену Анкудинову, что командовал на Велижоких воротах крестьянами-добровольцами, другой — к Исаю Языкову и Лукьяну Немцову, стоявших у Московских ворот со своими поредевшими сотнями. Ворота отворились неслышно в грохоте боя. Держа коней в поводу, дворяне шагнули в воду разлившейся речки, подступившую к подножию вала.
СКАЗ О РУКОПАШНОМ БОЕ БЕЛЯН С СОЛДАТАМИ
Никто не заметил в первый миг, как смолкла артиллерийская канонада. Пушкари не могли больше стрелять, боясь попасть по своим. Померанские пикинеры влезли на вал от Смоленских ворот до Тайнинской башни и схватились с казаками у частокола. Алые кафтаны перемешались с черными кирасами. Вопли сражающихся не могли заполнить внезапную тишину, от которой звенело в ушах. Только блеск оружия в рассеивавшемся пороховом дыму да съезжавшие по мокрым глинистым откосам красные и черные тела говорили о страшной сече наблюдавшим ее со стен и башен.
Но недолго стояла тишина. Загремели пушки на Велижской и Псковской башнях, рубя картечью бегущих между озерами солдат, затрещали пищали на той стороне Белой. Видя, что гибнут казаки и бегут от частокола, развернули свои пушки ратники в башенках на валу и грохнули вдоль вала. Ударили мушкеты и пищали, и вновь утонула Белая в едких облаках дыма. Уже и справа, и слева от башенки перед Смоленскими воротами, где сидел бельский дворянин Семен Дедевшин с товарищами, лезли солдаты на вал, уже захватили и частокол, бежали по валу к башенке во многом числе, а взять ее не могли, скатывались в ров, таща с собой длинные лестницы. Все было под рукой у умелых городоемцев, и весь город, по договору с начальством, шел им на разграбление. Многих солдат вычеркнули из списков пушечные и мушкетные пули, не даром отдали свои жизни и казаки, но не ослабевал и не замедлялся немецкий напор. Не верили наступавшие, что могут остановить их неумелые московиты, не считали потерь в горячке штурма.
Только пикинеры скатились в ров, мушкетеры заняли вал и выстроились на нем в четыре ряда, засыпали стены и башни Белой пулями, не давая защитникам и на миг высунуться. Но высовывались храбрецы, палили в лезущих на стены, и сами падали мертвыми со стен. Из-за частоколов, что шли от стен к валу, простреливали ров мужественные стрельцы Семена Яковлева, пока не перекололи их солдаты копьями и не забросали ручными бомбами. Разобрали враги частокол у Смоленских ворот, ломились упорно в ворота и в валовую башенку, где с последними товарищами отбивался Семен Дедевшин.
Сильно навалился неприятель на Велижские ворота, пробежав под огнем, уже влез было на вал. Не видели солдаты в горячке боя, как выезжали из-за Псковской башни, прямо из реки дворянские сотни, вынимали длинные палаши и давали шпоры коням. Слышали они только, как крикнул громовым голосом Исай Языков: «С нами Бог!» — и, повернув головы в черных касках, увидали смерть свою — летящую меж вала и озера конницу в сверкающих латах. Завидя подмогу, вскричали радостно Семен Анкудинов с товарищами и бросились дружно на неприятеля.
С высоты своей башенки, вокруг которой густо роились пули, щепя резное дерево, глядел Волконский на сражение под Велижскими воротами, где окруженная сотня немецких солдат билась за свои жизни, в отчаянии ожидая подмоги одной хотя бы гусарской хоругви. Но король Владислав не спешил с подмогой, полагая, что город взят.
Воевода не уходил с башенки. Изредка, отирая со лба пот, поглядывали на развеваемую ветром сверкающую шубу Волконского защитники Белой. Воевода был на месте, город стоял, и стрельцы вновь брались за пороховницы и шомпола, а пушкари, выскакивавшие вместе с клубами дыма из дверей башен, выливали на головы и спины принесенные бабами кадки холодной водицы и, схватив прислоненные тут же к стене бердыши[31], карабкались для продолжения дела на стену.
Защитникам Белой не нужны были приказы. Довольно было знать, что воевода не трус, что он не сбежал или, что тоже случалось, не продал города врагу. А что делать, каждый знал сам.
Волконский не видел беспорядка или смятения. Бабы спокойно ухаживали за ранеными, выносили убитых, подавали нужное живым. Смертоносность не меняла общего характера мирской работы, равно выполняемой храбрыми и робкими, мастеровитыми и новичками. Тем не менее острый взгляд воеводы видел, что город погибает.
Прямо перед его взором в жестокой схватке солдаты очищали от защитников два прясла[32] — от Смоленской башни до Безымянной и от Безымянной до Тайнинской. В башнях стрельцы сидели крепко, поливая врага свинцом, но сил не хватало — еще немного, и немцы начнут перепрыгивать в город, ворвутся в избы…
Двух последних военных холопов послал Волконский с приказами: Немцову, Языкову и Анкудинову наступать в поле к Смоленским воротам, а Василию Тарбееву идти на вылазку из Тайнинской башни. Спустился с полуразбитой башенки и сам воевода, чтобы возглавить отряд для последнего боя: сотню Елизарея Балакирева и разведчиков Афанасия Суханова, стоявших до поры до времени на приречных стенах у Московской башни. С ними князь Федор Федорович двинулся к Смоленским воротам, где спорые немцы уже почти разобрали завал, желая иметь в Белую свободный вход.
Еще раз воспрянули беляне и устремились мужественно на врага. Порубив солдат, бросились в атаку вдоль вала конные и пешие россияне во главе с храбрым командиром Лукьяном Немцовым, но не было уже с ними многих товарищей, и сами Исай Языков с Семеном Анкудиновым пали в бою. Нелегко было и Тарбееву выйти из Тайнинской башни в бой, всего тридцать человек пошло за ним, потому что к самой башне по стене подступали вражьи солдаты.
31
Бердыш — секира с длинным месяцеобразным лезвием, которой можно было рубить, колоть или использовать ее как подставку под ружье.