К утру королевские пушкари прекратили стрельбу, но князь Федор Федорович поставил против этого редута девять пушек, положил на валу и на стене половину своих людей и приказал, чтобы неприятель из окопов и головы поднять не смел. Видя, что поверху не пройти, королевские полковники послали на редут по траншее драгунскую роту. Но казаки окопались крепко, к тому же затащили в траншею пушки, не давая к себе ни пробиться, ни прорыться.
Увидали полковники и ротмистры, что уже многих людей потеряли, а казаков не взяли, — сами начали ставить в траншее пушки. Со многими хитростями бились и стрелялись противники целый день, разбив друг у друга семь пушек, а те пушки, и у казаков, и у драгун, были королевские. От таких вестей пришел король Владислав в страшный гнев, приказал немедля любой ценой московитов на редуте истребить. Тем временем, однако, солнце закатилось.
Бельский воевода сам повел людей на вылазку в противную от редута сторону и там дал неприятелю крепкий бой. А казаки приладили к мушкетным замкам длинные фитили и уползли стороной к Белой. Тело Пасынкова и еще двенадцати погибших товарищей они тайно зарыли на редуте.
Князь Волконский вернувшихся не похвалил, приказал им служить у Афанасия Суханова с крестьянами и впредь не заноситься. Во время их вылазки в Белой погибло под ядрами и бомбами на валу и на стенах много людей, разбито было четыре пушки.
СКАЗ О ТОМ, КАК МОСКОВСКИЕ СТРЕЛЬЦЫ ШЛЯХТУ СГИБАЛИ
Много было в Белой хороших стрелков, а пуще всех — московские стрельцы. Были они так стрелянию научены, что из мушкета птицу на лету сбивали. Им воевода выделил лучшее оружие — мушкеты и пищали, легкие и затинные, в сажень длиною, по два, и по три ствола на человека. Сидели стрельцы днем и ночью, переменяясь, в разных местах подстерегали врага.
Одни залегли на стенах за бревнами, переползая с места на место. Другие избирали себе по нескольку больших и малых бойниц в башнях. Третьи укрывались в полуразбитых башенках на валу и палили между расщепленных бревен. Четвертые нарыли себе ходов как кроты и, вымазав каски землей, сидели между срубами и в срубах на валу. Стрельцы так исхитрились, что их не было видно даже по фитильному дымку, а некоторые стали приспосабливать на мушкеты и пищали кремневые пистолетные замки.
Люди из регулярных королевских полков, осаждавшие город, лишь с великой предосторожностью могли одним глазком на крепость посмотреть. Они вскоре приучились не высовывать над бруствером ни голову, ни руку, ночью не зажигать огня и не стоять на часах с горящим фитилем. Немногие охотники брались с московскими стрельцами перестреливаться, а пушкари в ближних редутах боялись даже пушки на них наводить.
Только среди шляхты принято было по полю возле Белой пешее хождение. Рыцари научились, однако, спускаться в ходы и траншеи, когда потеряли сотню молодцов. Ходить к Белой считалось среди шляхты рыцарской забавой, и кланяться пулям было не принято. Стали стрельцы рыцарей специально учить: как увидят перо — сейчас выцеливают, пока не покажется голова. И до того хорошо задали стрельцы этот урок, что на четвертой неделе осады шляхта не только головы пригибала, но и, согнувшись, по переходам бегала, стараясь скорее от крепости подальше уйти.
СКАЗ О ПОПЫТКЕ ВЛАДИСЛАВА ОТ ГОРОДА БЕЛАЯ УЙТИ
Долго ли, коротко ли шло под Белой сражение, только всадили королевские солдаты в крепость бесчисленное количество ядер, бомб и свинца, а до конца ее никак разбить не могли. Долго терпел Владислав, на двадцать седьмой день осады призвал к себе инженеров и напомнил им строгим голосом:
— Где, скажите мне, обещание ваше в десять дней крепость взять?
— Ваше величество! — взмолились инженеры. — Давно бы мы крепость взяли, если бы московиты воевали по правилам! Но правил они не ведают. Они отрезают у часовых… затрудняемся даже сказать что — ив рот им засовывают. Они закладывают в стволы пушек порох, и пушки взрываются, калеча людей. Они не дают солдатам высунуться из окопов. Они как звери проползают своими норами во все наши подкопы и режутся там ножами. Солдаты, государь, отказываются рыть подкопы. Они запуганы московитами! Хуже же всего, что наши ядра и порох на исходе, бомбы совсем кончились, а подвоз их по хлябям российским затруднен крайне.
— Как! — закричал король. — Вам мало трех полков и добровольцев? Вам мало обозов пороху и бомб? Вы хотите, чтобы я бросил на это позорное дело всю армию? Прочь с глаз моих, негодяи!
Насилу удержали короля советники и особенно гетман Радзивилл, отличавшийся медвежьей силой, чтобы Владислав не изрубил инженеров кинжалом. И хотя король был горяч, но должен был слушать советников. Долго советовались они. К вечеру приняли такое решение:
— Поелику осаде крепости Белая чинятся всякие задержки, оставить под ней довольно солдат и тяжелые пушки, а всей армии двигаться с артиллерией на Можайскую дорогу к Москве, чтобы войну решительными действиями к победе привести.
Немедля послали по всем полкам и хоругвям поручиков, чтобы войскам приказ объявить и с подготовкой в поход поспешать. Одного из поручиков бельские казаки той же ночью из траншеи выкрали.
Услышал стольник и воевода князь Федор Федорович Волконский короля и панов советников указ, собрал в большой землянке командиров и о избавлении крепости Белой объявил. Потом рассказал о злохищном Владислава и Речи Посполитой на Московское государство умышлении. Недолго советовавшись, согласились все бельские командиры единогласно с князем Федором Волконским выйти на вражий стан и там с явным Московского государства недругом биться насмерть.
Быстро вооружились бельские служилые люди, горожане и крестьяне, числом 567 человек, а на стенах и валах вместо них стали бабы. Поклялись всенародно и единогласно подъять небывалый подвиг, не устрашиться и не отступить. Ополчились мужественно и пошли из града.
Тем временем многие солдаты из траншей и с батарей, слыша про отход королевской армии, ушли в обоз, где служилые люди и шляхта пировали и веселились. Волконский с ратниками без большого боя прошли обе линии траншей и ворвались в самый королевский лагерь, на то место, где стоял лучший у Владислава померанский полк Якуба Вейгера. Там дали они неприятелю жестокий бой, выбили полк Вейгера без остатка, по королевскому лагерю до самого утра ходили, с польскими и литовскими людьми бились насмерть.
Слыша час за часом только грохот выстрелов и крики избиваемых солдат, видя, как московиты ломят стеной и споро действуют оружием, ужаснулась пришедшая было на помощь своим шляхта и стала перед лицом белян бегать. А стольник и воевода князь Федор Федорович Волконский, узрев, что все королевские войска — солдаты, гусары, драгуны и рейтары — от него отошли и битвы боятся, велел играть сбор и повел своих воинов назад в Белую.
Беляне прошествовали через королевский лагерь и траншеи, заклепывая по пути и сбрасывая с батарей пушки, неся с собой пять вражеских знамен, барабаны, трубы, мушкеты, протазаны[36], порох, всякие пожитки, ведя пленных тридцать семь человек. Никто их не преследовал и с соседних редутов не стрелял, хотя уже светало.
Войдя в Белую, велел воевода служить молебен о чудесном спасении от смертного жала, и все воины плакали в умилении божьей милости, даровавшей столь великую на супостатов победу.
— Воистину, — сказал Волконский своим воинам, — превзошли вы древних героев! Доказали, что не в силе мышц и не во множестве воинов одоление брани есть, но в правде крепость!
По совершении божественной литургии пали беляне на землю, кто где стоял, и заснули мертвым сном. В страшном бою почти все были изранены, но немногие просыпались, когда бабы занимались их ранами. По счету подьячего Якова Мелкишева 379 человек вернулось из сечи в Белую. Все те мужественные бельские люди ходили на смерть и не чаяли видеть уже света дня. От глядения многочасового в глаза верной погибели и нежданного чудесного спасения ослабели многие, как младенцы, так что пришлось Волконскому, Суханову и нескольким другим воинам чуть ли не сутки одними бабами командовать. Сам Федор Федорович получил той ночью семь кровавых ран.