Лишь иногда тень пробегала по полускрытому наличником шлема лицу полководца, и немногие в молодой армии вспомнили бы ее причину. Ведь отпущенный некогда из темницы и плена Шеин целовал, крест королю и Речи Посполитой на том, что никогда более не будет против литвы и поляков стоять или зло на их государство умышлять. Боялись поляки мудрости и воинского умения Шеина. Ныне и эта клятва была преступлена.
Одновременно с главными полками перешли в наступление подчиненные Шеину воеводы на всем протяжении спорной границы. Захваченная врасплох шляхта бежала, позволяя жителям открывать ворота городов и приветствовать освободителей. Без кровопролития, как гнездо на руку, брал каждый из воевод предназначенный ему город.
Князь Гагарин освобождает Серпейск, голова Сухотин с полковником Лесли берут Дорогобуж, князь Прозоровский вступает в Белую. За три месяца возвращаются Руси пятнадцать потерянных ранее городов: Новгород Северский, Стародуб, Невль, Себеж, Красный, Трубчевск, Почеп, Велиж и другие. Православное население открывает ворота посадов в Полоцке, Друе, Батурине, Миргороде, Пропойске, Мстиславе, Кричеве. Главная армия без препон приступает к Смоленску.
Не теряя времени, войска Шеина блокируют город, возводят вокруг него осадные крепости, роют версты траншей, насыпают батареи. Мощная осадная артиллерия наносит городу огромный урон бомбами, пробивает во многих местах каменные стены. Удачными минными подкопами взрываются наиболее опасные башни и засыпаются рвы. После восьмимесячной осады и штурмовых работ главная цель наступления — Смоленск — готовится сдаться на милость победителя.
СКАЗ О ТОМ, КАК ВОЗМУТИЛАСЬ ВСЯ РЕЧЬ ПОСПОЛИТАЯ И ВСТАЛА ПОД ЗНАМЯ КОРОЛЯ ВЛАДИСЛАВА СИГИЗМУНДОВИЧА
И тогда начало сбываться издавна сказанное: клятвопреступлением не совершить доброго дела. Гневом исполнилась вся Речь Посполитая, узнав, что напали на нее через клятву, обманом. Пришло время шляхте и магнатам прекратить свары и распри. Избрали они на престол единодушно сына Сигизмундова королевича Владислава, старого Москвы ненавистника, испытанного в шведской и немецкой войне полководца.
Кликнул Владислав, надев корону, ветеранов Тридцатилетней войны из Курляндии и Пруссии, Литвы и всей Польши. Стал под его знамя мужественный полководец королевич Казимер. Привели рати Радзивиллы, канцлер литовский и гетман. Собрались полки польских гетманов, Коронного и польного. Съезжались по городкам панцирные хоругви[16] шляхты, шли к королю войска магнатов, а кто сам ехать не мог, посылал доброхотные деньги воинам на жалованье. Даже казаков, сильно шляхтою не любимых, призвали под королевское знамя. И в скором времени стала вокруг Владислава великая рать, готовая биться насмерть за русские земли с государством Московским.
СКАЗ О ВСТУПЛЕНИИ В ВОЙНУ ТАТАР И О РАЗГОВОРЕ КОРОЛЯ С КАНЦЛЕРОМ РАДЗИВИЛЛОМ О СРАВНИТЕЛЬНЫХ ДОСТОИНСТВАХ ЧЕСТИ И ВЫГОДЫ
Мало показалось этого воинства королевским советникам. Призвали они на помощь себе крымского воеводу Мумаран-Гирея, давнего Русской земли ненавистника и разорителя. Как голодные псы кинулись степные полчища на русские рубежи, пошла гулять кривая сабля по южным уездам. Рвался Мумаран-Гирей к самой Москве, мечтая повторить подвиг своего предка[17].
Узнали о том знатные дворяне в войске Шеина, побежали из полков по домам, спасать поместья свои и вотчины. Не осталось у Шеина конницы, кроме двух иноземных полков, нескольких сотен дворян да казаков. Перепугались в Москве патриарх Филарет Никитич с боярами, затрещали лбы толоконные, о спасении имуществ своих препираясь усиленно.
Тут-то и понадобились вновь князья Волконские. Князь Волконский Кривой копал в это время ров за Москвой-рекою, ставил вокруг посада крепость деревянную, чтобы в татарский набег людей укрыть. Встал на защиту города у Никитских ворот князь Иван Федорович Чермной Волконский, а подле него с полком — князь Иван же Федорович Волконский Лось.
Порубежные воеводы бились с Мумаран-Гиреем на засечных чертах и переправах, доезжали отряды его в поле, промышляли головами своими на шляхах. Удержали войну в заокских уездах храбрые воеводы, и среди них князья Волконские: Григорий Андреевич, Юрий Федорович, Петр Иванович Чермной и Федор Федорович — потомок Ивана Черного. Как вепрь, осаждаемый охотниками, завертелся Мумаран-Гирей в порубежной земле, не в силах насытить алчность, но сея разрушение и смерть.
Скоро уведали в Речи Посполитой о злодействах крымских, и пришел король Владислав в великий гнев на своих советников:
— Уместно ли исконных креста Христова врагов — басурман — на христианский народ натравливать?!
— Не спорю, — сказал королю канцлер Альбрехт Станислав Радзивилл рассудительно. — Не спорю, как это по-богословски и совместно ли с честью рыцарской поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо…
СКАЗ О ТОМ, КАК В КРЕПОСТЬ БЕЛУЮ ПРИБЫЛ НОВЫЙ ВОЕВОДА
Многоснежной зимой 1633 года от Москвы через Волоколамск и Ржев следовал небольшой воинский обоз. Красноносые от морозца ратники укрывались в санях меховыми полстями и изредка совершали для согревания ног короткие пробежки. Конные, следовавшие обочь обоза, выглядели невоинственно: сложив на сани оружие, дворяне утопали в огромных тулупах, над поднятыми воротниками торчали суконные верхи шапок. Единственный сохранявший бравый вид всадник ехал впереди обоза или скакал вдоль саней в сверкающем шлеме-ерихонке, длинной кольчуге с наручами, подпоясанной алым кушаком, за который заткнуто было три турецких пистолета. Еще два больших рейтарских пистолета торчало из седельных ольстров. Длинная персидская сабля у колена и засапожный кинжал с бирюзовой рукоятью дополняли вооружение героя.
О том, что это герой, у встречных по деревням молодок и девок не было никаких сомнений. Тому порукой были пронзительные голубые глаза, изогнутые луком усы и курчавая бородка. Немаловажна была посадка в седле. Наконец — ах! — играющая на солнце изумрудным бархатом с золотыми травами соболья шубка спадала с левого плеча всадника и покрывала круп аргамака, какого можно увидеть разве что раз в год на большой дороге, а можно и не увидеть вовсе. Не удивительно, что вслед герою, отправляющемуся не иначе, как пленять самого иноземного царя, на всем протяжении пути летели тайные вздохи столь жаркие, что не сдерживай их уездные скромницы — растопились бы снега и обоз потонул в разверзшихся российских грязях.
Победительный взгляд князя Федора Федоровича Волконского Меринова (а это был, конечно, он) заметно тускнел по мере приближения к цели. Утонувший в снегах городок. Белая с бревенчатыми стенами и шестью рублеными башнями на берегу речки Обжи, выглядел уныло и запустело. Крепость и деревянный тын на окружавшем ее валу, казалось не чинились со времен обороны от поляков в 1618 году.
Приказ подготовиться к торжественному вступлению в крепость был встречен ратниками с оживлением. Вскоре чинно построившееся войско двинулось к Белой под удалую стрелецкую песню, поддержанную рожками и барабанами.
Голубое знамя с серебряным ангелом развевалось над головой воеводы и двумя десятками всадников свиты. За ними вытянулись две сотни конных стрельцов. Московская сотня Ивана Павлова с мушкетами поперек седел сверкала круглыми касками поверх опушенных мехом шапок. Голубые долгие, ниже колен, кафтаны всадников были перечеркнуты на груди желтыми перевязями, на которых позвякивали патроны и болтались сабли. Желтые сапоги довершали парадный наряд воинов. Сотня городовых стрельцов[18] Семена Яковлева была облачена в кафтаны коричневого сукна с красными сапогами и перевязями.
Лихо заломив папахи, красовались в алых кафтанах две сотни ржевских поместных казаков Митрофана Хрипунова и Абрама Баранцева. Позади ехали дети боярские в шлемах разного фасона, панцирях и подбитых стальными пластинками ватниках-куяках до пят. Вооружены были они кто пистолетами, кто луком и стрелами, кто копьем или секирой, саблей или допотопным мечом.
18
Стрельцы делились на городовых и московских. Последние составляли своего рода гвардию, имели привилегии, были лучше вооружены и обучены, на войне составляли ударную силу армии. Первые несли в основном охранную службу.