Сосед говорит:
– Вон у меня бунт бревен, берите и рубите.
И срубили мне избу. Миром-собором покрыли и печку поставили, а к зиме ввели в избу всех нас. Вот как батюшка мне помог своими молитвами перед Богом, труженик Божий…»
Приехали мы в Оленевку, – продолжает Наташа свой рассказ, – пошли пешком со станции в деревню. Я шла с большим трудом, будто меня кто назад тянул. Не хочу идти, думаю про себя: «Зачем иду, чем он поможет? Чего это мы надумали? Такую дальнюю дорогу себе придумали попусту. Вот как враг путал, не хотел, чтоб я шла. Нашлось нас человек семь. Мы пошли назад, как вдруг за нами бежит Юлия:
– Идите, идите скорей, вас батюшка ждет, послал за вами.
И впустили только нас троих, а других не пустили. Одна-то из них дорогой мне рассказывала, что была у батюшки, поговорила, а благословение забыла попросить, растерялась, а теперь вот решила съездить за благословением. А я ей говорила:
– Да благословение-то в первую очередь надо просить. Как зайдешь, так и проси: «Благослови, батюшка», – и подходи к нему.
Но когда я сама зашла, то вдруг стала у порога и окаменела, не могу сдвинуть ноги, чтобы к нему подойти. А благоухание у него там! И в сенях, и в келии, такой аромат, таких духов-то нигде не найдешь. А если бы это были «духи прыснутые», то в сенях они сразу бы рассеялись, потому что сени с дырьями. Ветер был сильный, сразу бы раздул. Но мы и по дороге от него чувствовали запах, резкий запах конфет с ладаном. Вот стою и не могу сдвинуться, а он мне:
– Подходи, подходи, подходи!
И я легко подошла, но благословение забыла попросить, стою без движения. А он меня крестит: долго крестил, а потом взял мою руку в свою и поднес к моим губам свою руку, чтоб поцеловала, а я без движения. И говорит:
– Ну ступай, ступай, ступай!
И я пошла, как без памяти. Мои тут заждались меня, так долго он меня крестил. И от него я пошла, как на крыльях полетела. Все болезни и немощи во мне кончились. И с той поры больше припадков не было у меня никаких. Вот и живу с той поры уже 26 лет. А тогда меня готовили хоронить. Сердце сейчас слабенькое стало уж от старости. Мне уж теперь 70 лет.
С одной женщиной ехали мы на могилку старца, и рассказала она: «У меня был рак груди. Врачи отказались делать операцию. Поехала я к батюшке. Он покрестил меня, дал водички и сказал: “Выпьешь, все пройдет”, – и прикоснулся ко мне своей святой рукой. И рак исчез. Опухоль постепенно начала рассасываться. Прошло уже 24 года, я здорова».
Матрена Васильевна Епинина, жительница Каменки, рассказывает.
Я у него была еще у живого, со своей сестрой. У меня болел живот так, что я ничего не могла делать и все лежала. А приступы были такие, что сил не было сдерживать крик. Врачи признали язву 12-ти перстной кишки и направили меня на операцию, а сестра меня позвала к батюшке: «Я еду к старчику спросить, жив ли мой сыночек, поедем и ты со мной – пожалуешься на свою болезнь, попросишь благословение на операцию». Я согласилась, хотя думала что бесполезно. Ехала с трудом, с большими болями, шла тихонько, со стоном. И пришли мы к его келии позже других. К нему идут и идут люди, мы самые последние подошли. Около келии стоит народ и говорит: «Не принимает никого». Все постояли, поговорили, поговорили и пошли обратно на станцию. Мы тоже пошли последние, ото всех отстали. Вдруг за нами бежит племянница его и говорит: «Вернитесь, вас зовет, примет».
Мы от радости чуть бегом не побежали. Кто-то научил говорить не «здравствуйте», а «здорово живем». Глупый совет исполнили: «Здорово живем», – сказали мы, зайдя в келию. Батюшка промолчал.
– У меня сильно болит живот, на операцию назначают…
Не дал объяснить, где болит, перебил:
– Не будет болеть. Выздоровеешь, выздоровеешь, выздоровеешь, – говорил старец крепким басом, как молодой, а сам в это время перекрестил мою голову и дал руку поцеловать, как он всегда делал: согнет кисть и ткнет тыльной стороной ладони своей руки к губам посетителя.
Сестра спросила:
– Мой сынок без вести пропал, как его поминать: о здравии или за упокой?
Но провидец не дал ей высказать все:
– О здравии, о здравии, о здравии! Жив, вернется. Которые на 20–30 и больше лет пропали, вернутся… – сказал он и опустил голову на грудь.
Мы вышли. Я вдруг почувствовала полную свободу в животе от боли и шла шустро, весело! Операцию не пришлось делать. И с той поры живу вот уже 22 года и живот мой не болит. О сыне сестры потом прослышалось, что он жив, запрашивали о нем характеристику. Но он еще не вернулся, а прошло уже 20 лет с лишним.
Матрена говорит: