У Дарии Кузминичной была дочка-красавица, работала кассиром и по его молитвам и по болезни осталась одна. Старец говорил нам:
– Я люблю таких, кто по моей линии идет.
Так эта красавица осталась девственницей…
А моей дочке сказал:
– Погоди годок, Полина.
– Да уж 23-летняя, чего мне ждать? Сколько?
– С годок погоди. За кого выходишь-то?
– У него отец был в Ныркино управляющим.
– Я знаю Ныркино: я там ходил, погоди, Полина, не выходи годок…
Она его не послушалась, вышла, прожила 11 месяцев. Его взяли на войну и убили, осталась в положении…
Дарья спросила его, в какой ей храм ходить. Он ответил: «В Митрофанию». А я спросила, он мне ответил: «А тебе куда ближе». Он уже знал, что у меня ноги будут болеть. «Ты не лечись лекарствами… святынькой», – три раза повторил и наставил меня больную.
К нему ездил мой папаша. В Кучках мы жили, 40 км от Пензы, от Оленевки – 25. Мой папаша без него ничего не делал. Старец к нам ездил. Пришлет, бывало, письмо: «Александр Анисимович, приезжай за мной». У отца было три лошади, он хорошо жил по молитвам девственника Иоанна. Тетка моя, старая дева, всем объявит, что батюшка приедет, и они все набегутся:
– Вы что пришли, вы со своими нуждами. Идите домой. Завтра приедете…
Назавтра Иоанн Васильевич приедет, вот они и поют: и молитвы, и стихи. У старчика был дискант, сильный, мелодичный голос. Хорошо пел, заслушаешься! А в перерыве рассказывал: «Я с ребятишками не водился, не играл. Я с девчонками: кукол у них хоронил, отпевал. Простым я не умру, буду священником. Я от девы рожден, а Васильевич – по крестному. Отца моего никто не знал… От матери остался маленьким. Жил с племянницами: Марфой и Татьяной. Марфа принимала людей. “Дяди нет, он ушел на кладбище”, – говорила обычно».
Часто он ходил на Оленевское кладбище, молился о родителях, родительском грехе и о себе, на том месте, какое выбрал: «30 лет читал я отходную себе вот на этом месте, тут меня и похороните. Я не помру простым, священником буду».
В храме с малых лет ходил в алтарь, помогал батюшкам, как алтарник, пел, с 7 лет читал в церкви очень хорошо своим тенорком приятным.
Про меня отцу сказал: «Не отдавай за этого. А ты, – ко мне обратившись, – не ходи!» Два года не отдавали меня замуж, а потом я самовольно вышла, не послушалась. Жили плохо. Распутничал мой муж и пил… а потом параличом и умер. Прожили 58 лет, все пережили. Везде сама, и не помогал. Два года был параличный, на дороге упал, разыскивала его. А привезли его из больницы. Врач говорил, что отойдет, только приказал не пить, а он не слушался: во всю пил. Три месяца лежал и умер. Пять человек детей у меня оставалось, четверо умерли, осталась одна дочь Полина. Вышла она без батюшкиного благословения замуж, через 11 месяцев мужа убили на фронте. Она в положении, за другого собралась, за разведенного. Поехали мы с ней к батюшке:
– Полина опять хочет замуж выходить.
– Она молодая, а за кого?
– Да он разведенный, он ее бросит.
– Не бросит, только повенчайся…
– Она себе-то мужа найдет, а деточка-то не найдет отца.
– Он хороший будет.
Повенчалась моя Полина, и живут хорошо, и дети хорошие, по его благословению все бывает хорошо.
Бывало, приедет Иоанн к папаше. А у мамы нас было шесть человек детей: все за голландку спрячемся и молчим. Среди нас, девчонок, один братишка рос. Ему было лет пять, а старчик уже предсказал его судьбу:
– Анна, сыночек растет. Вот думаешь, вырастет, кормить будет.
– А как же?
– Нет, он себя-то не прокормит.
Вырос, женился, детей народил, взяли в тюрьму и там умер.
Было у нас три лошади, решили одну продать. Какую? Продали Венерку, а старец велел всех продать. Осенью продали Венерку, а после Крещения нас раскулачили, и оставшихся и угнали. Вот как не слушаться батюшку! У батюшки была своя келия на горе, у церкви, хорошая была. Миром построена после пожара. Потом его выгнали из келии, отобрали ее, и он жил у Натальи.
Стало батюшке лет 60, «приписали» ему, будто он колхозы разлагает, и посадили в тюрьму. Я его кое-как нашла. Напекла печива и пошла в тюрьму. Передачу приняли, а свидание не разрешили. «Два свидания в месяц положено…» Подождала немножко. Видимо, старец помолился, я опять прошусь: «Пропустите к Калинину». Смиловался привратник, повел меня к нему. Ведет меня и говорит: «А я знаю тебя: ты же из Кучков? И я оттуда». Дали мне халат. Он вышел в лаптях, белых носках, в белом халате, в больничном отделении он лежал. Вышел, заплакал. Дочь со мной была: просит благословение замуж за заведующего: