Перед смертью говорю ему:
– Пастух ты наш незаменимый, как без тебя будем?
– Да, больше такого пастуха не будет, – ответил батюшка. – На могилку приходи, буду помогать; я к своему престолу иду, оттуда буду помогать. Никого не забуду, кто придет на могилку, тому буду помогать своими молитвами у престола Царя Небесного.
Была я у него перед смертью, – его водили по комнате. Я говорю в слезах:
– Батюшка, что ты от нас уходишь так скоро?
Говорить он не мог, все у него пересохло. Кое-как рассказал шепотом:
– Вон, через нее, – показал на Наталью, – она пустила двух мужиков ночью, пришли, как все ходят. Начали просить деньги, а денег нет. Не поверили: начали бить и душить, как уж я остался жив? Я еще пожил бы.
– Как же, батюшка, узнать, когда тебя хоронить?
– В 12 колоколов ударят, узнаете.
И мы узнали. И пол-Пензы услышали. Пошли все пешком. У келии народу! Веревочкой заходят, прикладываются. А мы сидели, ждали свою очередь и пели: «Прости, прощай наш добрый пастырь…» Он был уже собран, в гробу лежал.
Об нем читали женщины в келии по очереди до среды. Народу к нему! Ужас! Я насилу пробралась по веревочке. Все плакали, причитали: «Что ты нас оставил? На кого ты нас покинул?» Приехали священники: отец Михаил Лебедев, протоиерей Иоанн, протоиерей Димитрий и еще кое-кто, тех я не знаю. Сделали вынос: народу – «спертая улица». Рвали ветви и кидали по дороге, кидали вещи. Вынос из келии был после обеда, а солнце играло, как на Пасху играет утром. Несли долго, медленно, с остановками, а солнце все играло… Все пели: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». Несли на головах, и каждый рвался понести его. Несли по Оленевке и в церковь Соловцовскую. Кто-то давно начал звонить, перебирая колокольчики. Занесли в церковь. Всю ночь в церкви читали Евангелие. Народом была забита вся церковь. Ночевали в церкви, и священники ночевали в церкви. На второй день отец Димитрий совершил обедню, а после обедни отпевали все священники долго-долго… И этой же дорогой понесли на кладбище в Оленевку. Солнце опять играло и наряжалось, пока не донесли до кладбища.
Дарьи Кузьминичны муж сделал склеп из досок и опускал тело. Я не могла подойти к могиле. Поминали в трех домах, а священники в келии. Обед был постный и без капли вина. В келии осталась жить одна Наталья. Читали до 40 дней «неугасимку» без перерыва, по очереди, несколько чтецов.
Сколько мне приходилось священников хоронить, но никакого чуда никогда не было: чтобы после обеда солнце играло и наряжалось… Так бывает только на Пасху, но только при восходе. Несли долго, и все это время оно играло и перестало тогда, когда внесли в церковь. А на другой день тоже в полдень понесли той же дорогой. И опять играло солнце и наряжалось. Все небо ликовало, оно встретило новорожденного праведника, блаженного угодника Божия. Приказал Господь играть солнцу в честь такого редкого торжества…
Пришла к батюшке Надежда – жительница Пензы, 40 лет, и говорит:
– Видишь, какая у меня грудь? Эта нормальная, а эта вся опухла. Врачи признают рак, а операцию не берутся делать, говорят, не вынесешь из-за сердца.
– А ты к своим врачам-то не ходи. Благословляю на операцию, а к своим врачам-то не ходи…
Приехала я домой. Куда идти, не понимаю, пошла опять к своим врачам. Они опять отказывают. Сижу и думаю, что же это означает: «А ты к своим врачам-то не ходи?» Вдруг заходит врач, только что прилетевший из Ленинграда, хирург, посмотрел мою болезнь и говорит:
– Кладите, я буду оперировать.
Положили. Операция прошла очень удачно, и я вынесла очень хорошо. Три дня хирург наблюдал за мной, на четвертый день говорит:
– Ну, я уезжаю, считайте, что вы воскресли ради меня.
Я поблагодарила его и говорю:
– Если бы Вам Бог не помог, вы бы не смогли. – А сама думаю, здесь имеет силу батюшкино благословение, но врачу этого не сказала.
– Ну-ну, считайте как хотите… Оставайтесь, будьте здоровы.
Через некоторое время меня выписали здоровую.
Рассказывает Дарья Оленевская.
Однажды захожу я к батюшке, а у него преподобный Серафим по стене с палочкой идет, а батюшка радостно кричит: «Даша, посмотри, посмотри, посмотри…» Я сразу увидала, как дверь отворила. Спросила у батюшки благословения и ушла, а преподобный Серафим так и стоял на стене живым.
А на похоронах народу было: от Оленевки чуть не до Соловцовки до церкви. Когда несли из келии в церковь, на головах играло солнышко, как на Пасху. Дошли до старой келии, до разоренной Оленевской церкви, остановились на панихиду, а солнце наряжало всем платки то красным, то зеленым, то желтым, то розовым, то голубым, то васильковым цветом, как в радуге. Рядом стоит сельский совет, из него даже любовались солнышком. На руках у батюшки лежало Евангелие и крест, а лицо было закрыто воздухом. И по всему этому солнышко бегало различным светом.