Ольга приехала на могилу, помолилась, поплакала, пожаловалась, завязала землицы в узелок и приехала домой. На могиле она просила у старца, чтобы сын ее не пил, не бил жену и мать не обижал, и после посещения могилы ее Виктор резко изменился. Если даже выпьет, но не до бессознания. Жену перестал бить, стал мирным, заботливый обо всех и обо всем. Землицу положила ему под подушку, он на ней спал и освящался через святой прах праведного священникачудотворца. В доме наступил покой.
После смерти старец проявляет большое внимание ко всем приходящим к нему на могилку: Анна Григорьевна Плахова, старушка из Варежек Каменского района, несколько лет страдала ломотью правого плеча и руки. Ломит, бывало, рука, и нет ей утешения. Все применяла, и медицинские средства, и народные, а помощи никакой. Выпросилась она ехать с нами на могилку к отцу Иоанну в Оленевку. Взяли мы ее, а дорогой в поезде не знали, что с ней делать, стало ей дурно: сердце останавливается, и она лежит на лавке, как мертвая. Дали святой водички – полегчало. Но вот наконец доехали до Оленевки.
Шла Анна к могилке с большой тяжестью. Мы ее вели под руки. Приехали в ночь, зажгли свечи, расставили на могиле в землю, и как запылали свечи, издали кажется, будто пожар пылает. Стоим, читаем канон, 17-ю кафизму, акафисты…
Анна простояла недолго, а потом пожаловалась, что стоять не может. Мы ее уложили на траву, у самой оградки батюшкиной. Легла она больной рукой к земле и уснула. Люди говорят: «Что эта женщина все спит, разбудить ее надо, молиться». – «Не трогайте ее, пусть спит, она исцеляется, ей тяжело стоять, она очень больна…» Всю ночь народ читал и пел. Утро. Рассвет. Мы ее разбудили и пошли в Соловцовку в церковь. Еще три километра. Идет Анна и не поймет, что же ей так хорошо и легко? И только дома она заметила, что рука не болит с тех пор, как она полежала у могилы старца. И вот прошло 20 лет, а она больше не чувствует никакой боли в руке, от которой она страдала несколько лет до исцеления, сегодня она мне напомнила этот давний случай.
В Пензе есть многим известная женщина, которая ходит всегда в церковь Мироносиц. Обычно ее зовут «Маша бесноватая». В 50-м году, когда батюшка Оленевский еще был жив, мне однажды пришлось быть свидетельницей, как эта Маша вела себя в церкви. Она для меня была неизвестная. Запели «Иже Херувимы», все стали на колени. Вдруг с левой стороны, рядом со мной, стоящая на коленях женщина упала на спину так, что ее ноги оказались под ней и начала биться. Потом, когда ноги вывернулись из-под нее и ее начало вить как веревку, верхняя часть тела поворачивалась в правую сторону, а нижняя вывертывалась в левую. Кто-то сказал мне: «Молись, читай воскресную молитву, а то из нее бес в тебя залетит». Испугавшись, я начала креститься и молиться. Маша вдруг залаяла по-собачьи, с визгом. Ее выкрики точно были похожи на собачий лай. Кончили петь «Иже Херувимы», Маша приподнялась, стала на коленочки, вся мокрая, растрепанная, и кто-то ее на скамеечку посадил отдыхать. Прошло много времени, Маша мне больше нигде не встречалась; в эту церковь я хожу редко.
Старец о. Иоанн преставился, и мы стали ездить на его могилку. В 1952 году ехали мы к нему на память. Со мной ехала Клава Шильцова, жительница Каменки, работает она на сахарном заводе. Она до сих пор со страхом вспоминает этот случай с Машей. Кто-то посоветовал Маше-бесноватой ехать к батюшке на могилку для исцеления, она охотно согласилась. От станции Оленевки шли уже в темноте. Сначала мы не знали, что этим же поездом с нами приехала Маша-бесноватая с провожатыми женщинами, и они идут впереди нас. С половины дороги Маша начала бесноваться. Мы поравнялись с группой людей, которые воевали с Машей. Женщин 8-10 тащили ее под руки и сзади толкали, и спереди за одежду тащили, а она оказалась сильнее их всех, и они с ней замучились. Потом она упала, они ее подхватили: кто за ноги, кто за руки, кто за голову – и тащили ее навесу, а она извивалась своим животом вверх и вниз и кричала. Крики ее были страшные: она женщина, а называла себя в мужском роде: «Я зашел в нее и не выйду! Куда меня тащите? Ой, убивать меня несут! Не выйду, я привык к ней. Не хочу туда, не пойду. А-а-а-а, убивать несут, сейчас убьют меня!» И зарычала Маша, как зверь. Такими криками и еще непонятными какими-то возгласами и визгом она сопровождала всю вторую половину дороги до батюшкиной могилы. Перед самой могилой она сильно завизжала и упала, коснувшись головой могильного праха перед оградкой. И сразу притихла, очнулась, тихонько стала приподниматься, стала на колени вся мокрая, потная, растрепанная. Кто-то поправил на ней платочек, и она тихо спросила: