Выбрать главу

– Все отряды готовы в поход, – отвечал Исаак Карвахаль.

– Вперед! – крикнул Лисица. И засвистел в свисток.

Двинулись тремя колоннами. Пешие шли через Парнамачай. Овец погнали через Уахоруюк. Вооруженные всадники направились к Айоуилке. Хутора присоединились к разным отрядам. Хутор Шингуай пошел за старым Иларио Романом. Хутор Пумакуло – за Хулио Карвахалем. Ракре и хутор Вирхен-де-Фатима – на мост, за отрядом невозмутимо спокойного отставного сержанта Федерико Фалькона. Хутор Кольяс двинулся к вершине Альтомачай, следом за рассудительным отставным капралом Сиркунсисьоном Роблесом. Отставной сержант Мигель Валье, заместитель Лисицы, повел своих людей к Мачайкуэве. Двигались по скользкой, покрытой конским навозом дороге. Каждые полчаса вспыхивал фонарь Лисицы, долгий сигнал – отдых на пятнадцать минут. Командиры пересчитывали своих людей. Вдруг фонарь вспыхнул и тотчас погас – еще раз, два, три… Около пяти часов показалась крыша господского дома в Уараутамбо. Вот откуда все муки индейцев, бессонные ночи, отчаяние… Здесь, за этими стенами, в глубине коридоров, в комнатах, увешанных коврами, уставленных цветами, живет человек, который остановил время. Из этого дома был отдан приказ изменить календарь. С этих высоких башен прозвучал дерзкий голос того, кто покорил святых. В этих салонах поколение за поколением кружились в вальсе господа, а вот здесь, в этом дворе, Эктор Сова напрасно пускал пулю за пулей в неуязвимую каменную грудь судьи Монтенегро. Они увидели поле Майопампа, на котором Хуан Глухарь строил свою бесконечную стену, увидели двор, где Пепита Монтенегро, изнемогая от скуки, разматывала бесконечную нить праздничных пиров. Вот показалась вдали бессильная река Уараутамбо, повисли над скалами семь бесшумных, недвижных водопадов. Святой Иоанн, покровитель Янакочи, окруженный членами Совета общины, плыл по тропе Чаучак.

– Исаак, – сказал Агапито Роблес. – Если меня убьют, командовать будешь ты.

– А если меня убьют?

– Лисица.

– А убьют Лисицу?

– Сиприано Гуадалупе.

Лисица презирал всякие предчувствия. Он смеялся.

– Приглашаю всех на ужин. Зажарим барашка, молоденького, нежного! Эй, Молчун! – крикнул он.

Молчуном звали Максимо Роблеса. Редко слышался голос Максимо Роблеса на собраниях общины, зато всегда брался он за самые трудные дела. Он и Константино Лукас были вестниками общины. Всю жизнь шагали они по горным тропам, пряча под пончо письма и обращения Совета общины. Опасное это дело.

– Я здесь.

– Бей в колокол.

Так было условлено – колокольный звон предупредит пеонов Уараутамбо. Бернардо Чакон и Себастьян Альбино сумели все же уговорить человек двенадцать, однако большинство – и среди них те, кто совсем недавно сидел в колодках, – отказалось участвовать в восстании. Низкорослый Молчун скрылся среди скал – незамеченным проберется он в долину.

На другом склоне виднелись знамена Кольяса, Чаркиканчи и Тамбочаки. Они тоже ждали сигнала. Молчун обогнул озеро, пересек долину, прижимаясь к стенам домов, добрался до площади. Поднялся на колокольню. Ледяной ветер пробирал до костей, внизу расстилалась недвижная река, поднимался туман, и, едва видная в тумане, чернела толпа – люди ждут, жадно ждут, когда зазвенит, наконец, колокол, И тут… бешено заколотилось сердце Молчуна. Колокол был без языка! Какой-то предатель разнюхал, видно, что колокольный звон будет сигналом к штурму, и вырвал у колокола язык. Светало. В загонах, под мастиковыми деревьями, виднелись вооруженные люди. Дот выступил на лбу у Молчуна. Он проклинал Лисицу: придумал же сигнал к выступлению – колокольный звон, а языка-то вот и нету! Вооруженные люди шли от поместья к площади. Задыхаясь, скользя на птичьем помете, Молчун сбежал вниз, распахнул дверь, выскочил на улицу. Схватил камень, снова взбежал наверх и изо всех сил ударил канем по колоколу. Молчун бил и бил камнем, и колокол пел, пел радостно, тревожно, сзывал на битву. С колокольни было видно, как выбегали из домов пеоны, как двинулись вниз индейские отряды, как разворачивалось войско поместья. Ильдефонсо Куцый смотрел, как, громко крича, с развевающимися знаменами валили со склонов отряды общины. Первый надсмотрщик уселся покрепче в украшенном серебром седле, пустил своего коня рысью. Тридцать всадников галопом помчались за ним. Они ворвались в стадо овец и, разделив его, вылетели в поле. Остановились. С другой стороны подступал Пачо Ильдефонсо и с ним еще тридцать всадников. Куцый крикнул:

– Стойте, разбойники! Агапито Роблес, не прячься.

Куцый, Пачо и все их люди целились прямо в яркое пончо выборного.