Эйнар так надеялся, что его не узнают. Ему так хотелось проехаться инкогнито по родной Симскаре, поразвлечься и набить пару сотен морд. Когда его не узнавали, все было так хорошо, как когда-то давно, когда он не наделал по дурной молодости этих своих Семи Подвигов, когда он был просто Эйнар Чего-Такой-Наглый-Щенок или Как-Там-Тебя-Вали-Пока-Цел. Злодеи не разбегались, а бились, пока сил хватало, можно было свободно разговаривать с людьми, а не их спинами, и девиц приходилось добиваться, а не отбиваться от них. Ну и, конечно, скальды. Не было ни одного скальда хоть до посинения ори: «Эйнар! Смотрите, тут Эйнар, ну этот рыжий мордоворот с мордой кретина!». А ведь тогда по дурости всего этого хотелось: и чтоб враги разбегались в ужасе при одном только звуке имени, и чтоб селяне от земли не отлипали, рассыпаясь в бесконечных благодарностях, чтоб девицы выстраивались в очередь на сеновал, и, чего уж, чтоб скальды на каждом углу горланили свои идиотские песенки об Эйнаре Убийце Великанов, Эйнаре Разрушителе, Эйнаре Завоевателе, Эйнаре Кровавом Топоре и Эйнаре Грозе Девичьей Чести. Да, раньше был риск, азарт, каждый день, как приключение, а теперь… скука. Мало кто догадывается, сколько ужаса в одном этом коротком, страшном слове.
Эйнар вытерся насухо, вернул девушке полотенце, ставшее в мгновение ока предметом поклонения. Он даже слегка повеселел. Даже серый свет показался милее, чем недавно. Эйнар повеселел настолько, что полбаранчика и треть бочонка браги показались ему неплохими собеседниками на ближайшее время…
— Эйнар Сын Войны. Дня не прошло, как уже купается в лучах славы.
Серый симскарский свет вдруг снова опостылел. И погода стала мерзкой. Да и от мысли хотя бы о бараньих ребрышках начинало тошнить. А одно лишь воспоминание о запахе браги вызывало отвращение.
Эйнар резко обернулся. Лицо его выражало суровую злость.
Она печально улыбнулась в ответ. Может, ей и хотелось, чтобы улыбка получилась приветливой, однако ее лицо было способно выражать только легкую грусть. Такой она родилась. Вечно печальная, бледная, худенькая, в неизменных траурных одеждах — само ее присутствие вгоняло в смертельную тоску и навевало мысли о безысходности. Но иначе быть просто не могло.
— Что такое, Эйнар? — спросила она. — Ты не рад меня видеть?
— Нет, — отрезал он.
— Почему? — тонкие дуги бровей над огромными черными глазами, полными грусти, вздрогнули в непритворном удивлении. — Я очень рада, — уголки тонких губ приподнялись в улыбке, которую обычно видит умирающий в последний миг жизни, услышав заверение, что он обязательно выкарабкается.
— Ты видишь меня постоянно, — усмехнулся Эйнар. — Ты же всегда рядом, — с издевкой добавил он.
— Верно, я всегда рядом, — спокойно подтвердила она. — Но это не значит, что я не рада, когда появляется возможность поговорить с тобой.
Селянка выгнула шею, выглядывая из-за массивного плеча повернувшегося к ней спиной героя. Она смотрела прямо на то место, где стояла траурная девушка, но лишь озадаченно похлопала глазами. Как и любая девица, которой хоть раз в жизни удалось выбраться из сонной, скучной, унылой Отмели на ярмарку в бурлящем жизнью Лейхоре, она, разумеется, слышала много песен об Эйнаре Сыне Войны. Вот только нигде не упоминалось, что великий герой имеет привычку разговаривать сам с собой. Это тревожило.
— На нас смотрят, — заметила девушка в трауре, скосив на пышку черные глаза.
— Знаю, — безразлично признал Эйнар. — Тебе это не мешает.
— Смертным не дано меня видеть, — улыбнулась девушка, и ее грусть была неподдельной. — Даже если бы мне этого очень захотелось, они все равно сделают вид, что меня нет. Такова ваша природа. Вы отрицаете мое существование, пока я не приду, чтобы забрать вас. И даже тогда вы продолжаете отрицать очевидное и спорить с неизбежным.
— Иногда мне бы тоже хотелось не видеть вас всех, — мечтательно проворчал Эйнар. — Пробовал даже отрицать ваше существование. Не помогло.
— Как ты можешь отрицать наше существование, если ты сам житель Хаттфъяля? — растерялась девушка в трауре. — Это так же глупо, как смертному отрицать существование других смертных.
— Ха! — Эйнар скрестил руки на груди. — У кого-то получается. Как-то в Рольхельне повстречался мне один отшельник. Он так и не поверил, что я человек, и все считал, что я ему мерещусь и вообще я — олицевание чего-то там в его тронутой башке.
— Каждый смертный живет в той реальности, которую создал для себя сам. Реальность внутри него иногда отрицает и противоречит реальности вокруг него, но не в силах с ней бороться, Эйнар, — сказала девушка в трауре. — Но какую бы реальность ни создал для себя человек, в конце всегда приду я и поставлю точку.
— Слушай, до точки мне далековато, — прервал ее Сын Войны, лениво ковыряясь мизинцем в ухе. — Если ты пришла поумничать, то я не тот, кто тебе нужен. Так что можешь катиться отсюда и поискать, кто годится поболе моего.
Эйнар услышал за спиной обиженный всхлип и торопливые шаги. Он быстро обернулся и увидел, как пухленькая девушка удаляется с заднего двора корчмы, а потом и вовсе скрылась за бревенчатым углом. Эйнар не окликнул ее, только тоскливо вздохнул и проворчал под нос что-то неразборчивое.
— Ну спасибо огромное, — сказал он, со злостью срывая с бельевой веревки свою рубаху. — Ты ее отпугнула.
— Я? — возмутилась девушка в трауре. — Ты сам велел ей уйти.
— Я велел тебе, — проворчал Эйнар, натягивая рубаху. Девушка недовольно нахмурила бровки, уперлась кулачками в бока, прижав в тех местах просторные одежды к телу, которые, как выяснилось, возмутительнейшим образом ее полнили.
— Меня нельзя заставить уйти, братец, — заявила она. — Я часть тебя, как часть любого смертного. Даже если бы я и захотела, все равно бы не смогла. Если я отлучусь хоть на минуточку, это повлечет непоправимые и чудовищные последствия. С тобой и так приходится работать за двоих, иногда просто не справляюсь, — с упреком заметала девушка. — Как из-за тебя вообще можно следить и поддерживать естественный порядок вещей?
— Много на себя берешь, сестрица, — сказал Эйнар. — Это не твоя забота. Ты не смерть, ты — всего лишь девочка на побегушках, одна из многих, забираешь тех, на кого Старику не хватает времени или желания.
— Ах, Эйнар, — опустив руки, бессильно вздохнула Смерть (действие для Смерти, в общем-то, лишенное смысла, но совершенно необходимое в таких случаях). — Я много раз объясняла тебе, но, к сожалению, ты всего лишь смертный. Твой разум просто не способен принять то, что не может представить. Для смертных воплощение не отделимо от сущности, а сущность не отделима от личности. Я же…
— Ты же просто девочка на побегушках, — настойчиво и непреклонно повторил Эйнар.
— Ты пытаешься меня задеть? — нахмурила тонкие бровки девушка. — Зря. На меня это не действует. Знал бы ты, сколько раз на дню на меня кричат, оскорбляют, угрожают, плачут, умоляют… Профессиональный иммунитет.
Эйнар глухо заворчал и, хлопнув по кадке ладонью, отчего та покачнулась, обильно плеснув водой на землю сквозь худенькие ножки Смерти, твердо и зло зашагал прочь. Девушка посмотрела под ноги, беззвучно потопала сандалиями, озадаченно почесала кончик маленького, тонкого носа и, обернувшись облачком серого дымка, проворно последовала за Сыном Войны.