Эйнар задумчиво погладил бороду, но решил не забивать себе голову загадками мироздания в лице всяких там таинственных хозяек корчмы, снова отхлебнул браги, поставил кружку на стол и уже готовился взяться за баранину, как вдруг случайно обратил внимание на скальда. Сердце у него на миг замерло, голова упала на подставленную ладонь.
Певун сидел, возмущенно хлопая на мир заспанными глазами, но с каждым хлопком в них становилось все меньше возмущения, таяли сомнения и крепла восхищенная уверенность. На физиономии растягивалась кретинская улыбочка. Эйнар выглянул одним глазом сквозь щель между указательным и средним пальцем, увидел, как скальд медленно и неуклюже, словно пьяный, поднимается с лавки, подхватывает кантеле и, прижав их к груди, нетвердым шагом направляется к столу Эйнара. Сын Войны наклонил голову еще ниже, отняв руку от лица в надежде, что раз она так закрывает всего скальда, то, соответственно, скрывает и его самого. Смерть отставила кружку в сторону, подперла ладонями белое личико, переводя заинтересованный взгляд то на прячущегося брата, то на приближающегося певца.
— Ты! — дрожащим от возбуждения голосом пролепетал тот, встав с другой стороны стола. — Это действительно ты?
— Не-а, — буркнул Эйнар и, смущенный тишиной, несмело выглянул из-за ладони. Преждевременно.
Скальд никуда не делся. Это был молодой парень, казалось, еще вчера с веселым гоготом гонявший овец по пастбищу. На вид ему не было еще и семнадцати. Он был худ, но не тощ, невысок (Эйнар смотрел на него почти вровень, хотя сидел на лавке), строен, хорошо скроен, но отнюдь не для войны или тяжелой работы — одним словом, выглядел как типичный скальд, которому всю жизнь суждено провести в ярком, цветущем мире вечной весны и нестареющих дев. Лицо у него было свежее, чистое и слишком красивое для мужского. Волосы — светлыми, глаза — серыми, теми самыми, которых стыдливо избегает любая девчонка, но добровольно сдается в их плен, когда уже приперта к стенке и бежать некуда. В общем, скальд производил впечатление смазливого, слащавого мальчишки, которого поцеловала сама Ауста и обласкала ее Доченька, Мать Красота. Одет он был по-простому, но не походил на бедняка, плечи покрывал зеленый шерстяной плащ, прихваченный медной фибулой, на поясе болтался нож. Судя по ухоженным рукам с тонкими, длинными подвижными пальцами, применять его парень умел только для нарезки хлеба и то не факт.
— Ну конечно же, это ты! — просиял скальд. — О, Отцы и Матери! Я ехал из самого Виттхайда и наконец-то догнал тебя! Это такая честь встретить самого Сына Войны! И тебя, госпожа, — поклонился он Смерти, — кем бы ты ни была.
Девушка, отпившая из кружки, вытянулась за столом с раздувшимися щеками и только с большим трудом умудрилась не выплюнуть содержимое рта. Она тяжело проглотила брагу и уставилась на мальчишку с подозрительностью.
— Ты ее видишь? — спросил Эйнар, чувствуя обидный укол по самолюбию.
— Конечно, вижу, — растерянно признался скальд. — Почему бы мне не видеть ее?
Эйнар покосился на Смерть.
— Ты здесь из-за него? Он что, сейчас того, что ли, на радостях?
Девушка неуверенно покрутила головой.
— Вы все рано или поздно умрете, но его время еще не настало.
— Значит, ты — Смерть, госпожа? — обрадовался мальчишка и удивительно, что не запрыгал. — Ха! Я знал, строки «И смерть у него всегда за плечом, но не щадит лишь его врагов» из песни о битве под Бледиг-Ходом — чистая правда, а не просто красивые слова!
Эйнар посмурнел.
— Она не смерть, — машинально возразил он, — но все равно видеть ее ты не должен.
— Но я вижу, — упрямо повторил певец. — Я — скальд, сын скальда! А скальд должен замечать больше остальных, иначе он не сложит ни одной песни.
— Похоже, ты постоянно замечаешь больше остальных, мальчик, — грустно улыбнулась Смерть, — раз мое присутствие не удивляет тебя и не пугает.
Скальд повел плечом, как бы извиняясь, что не смог отреагировать должным образом. Эйнар мрачно вздохнул, прячась за кружкой, будто она могла его защитить. Он осторожно поднял глаза — скальд по-прежнему стоял, глупо, счастливо улыбался и не собирался уходить. Эйнар снова вздохнул, неразборчиво бормоча себе под нос, а потом сказал то, чего никогда не говорил:
— Ну садись, скальд, сын скальда, чего столбом стоишь? Раз гнался за мной аж из самого Виттхайда… Тебя как хоть звать-то?
— Гизур, господин, — поспешно представился скальд, подскакивая со скамьи напротив и пытаясь одновременно неловко поклониться. — Гизур, сын Хлодвира.
Эйнар понял, что от него чего-то ждут, но только недовольно пошевелил усами.
— Я не знаю никакого Хлодвира, — наконец, раздраженно признался он.
— Как же? — удивился Гизур. — Хлодвир был скальдом при дворе ярла Храфна, который десять лет грабил весь Бларстронд. Тебя призвали старейшины Фоклунда, чтобы ты одолел обнаглевшего морского разбойника. Ты разбил дружину Храфна, а самого его отправил домой на плоте из обломков его же драккара. Который ты разломал голыми руками! — восхищенно добавил скальд. — Мой отец так вдохновился твоей храбростью и яростью в бою и великодушием после битвы, что сочинил о тебе целых три песни! А потом по решению Большого тинга Бларстронда тебя назвали ярлом Фьярхора.
— Ну да, — недовольно проворчал Эйнар, — а через неделю поперли оттуда…
Гизур как будто не услышал.
— А это правда, — осторожно спросил он, — что, восхитившись твоими Семью Подвигами, Отец Война назвал тебя таном Медового Зала?
— Ну назвал, — неохотно признался Эйнар.
— И что признал в тебе свою кровь и назвал тебя Сыном Войны, сделав равным всем своим Детям? — чуть наглее поинтересовался скальд.