– Ну вот, поспел, – выдохнул он, затем спрыгнул с коника и присоединился к остальным.
Обида
Вот и пришел новый день. Холодными мелкими каплями накрапывал дождик, и дорога, изгибаясь, словно болотный змей, уползала дальше и дальше. Воздух постепенно становился густым и тяжелым, и унылая серость снова опустилась на землю. Капли дождя по некой договоренности с тишиной растворялись где-то у самой земли, превращаясь в желеобразную дымку. И даже оббитые железом большие колеса, эти вечные труженики, теперь убаюкивали своим монотонным скрипом. Казалось, что все здесь вот-вот уснет глубоким сном.
Из тумана вдруг выглянуло высокое древо. Его ствол казался свинцовым и не излучал жизни. Белое облако, поглотившее его у верхушки, лениво оседало вниз.
Оно скользило по холодному и гладкому панцирю, заменившему кору дерева. Из сгустившейся пелены показалось еще одно, точно такое же, а за ним еще. Деревья окружили всадников, и теперь словно их равнодушные лики взирали на людей с высоты. В конце концов «свинцовые тела» деревьев заполнили собой все видимое и невидимое пространство по обе стороны дороги. Им не было числа.
Тем немногим, кто пока не поддался сну, оставалось одно – гнать от себя уныние и надеяться, что когда-нибудь да выглянет солнце.
Роха был в числе этих немногих.
– Что это за место? – как можно громче спросил он Ива.
Тот как раз клевал носом и, казалось, готов был вот-вот свалиться со спины своего коника прямо в поросший колючками куст.
Голос посланника нарушил тишину, и в обозе все сразу зашевелились. Люди встрепенулись и закрутили головами.
– Замерший лес, – ответил пробудившийся закрайник.
– Да… лучшего названия и не придумаешь, – оглядываясь кругом, пробубнил ехавший чуть в стороне Туро.
– И давно он замер? – снова спросил Роха.
– Давно… очень и очень давно. Когда он был живым, никто уже не помнит. Хотя и говорят, что все еще есть один свидетель жизни этого леса. Но и в этом тоже люди сомневаются. Вообще, место это вещее… Говорят, с этого леса все началось.
– Это как?
– Здесь было начало. История потекла отсюда во все стороны. – И Ив, помолчав немного, вероятно что-то вспоминая, начал свой долгий рассказ.
В те времена здесь жили люди в мире с природой. Все были послушными и добрыми детьми своей матери и не выказывали своего превосходства над другими созданиями. И все для человека было равным, а поэтому и понятным.
Питались же люди всем тем, что росло в изобилии в этом лесу.
Всего и всем хватало. Как любящая мать для своего дитя, давала природа людям все, в чем была нужда. Так продолжалось веками. Но человек захотел большего и стал брать без меры и про запас, начал бить птицу и зверя, чтобы те не ели плодов, которыми он питался. И вот однажды, вкусив их мясо, человек стал хищником (охотником по нашему). А со временем пропал в нем чудный дар: забыл он язык зверей и птиц. Перестали люди слышать глас леса, язык всего живого умер для них.
Некоторые из них говорили: «Зачем нам это? Под этим небом мы самые сильные и самые умные, мы выше всех тварей, и все нам служит пищей».
И так ушли люди из леса дальше в поисках еще лучшего для себя.
Никто уже не помнил, как, откуда и почему оказались в лесу две сестры. Родителей своих они не знали, с раннего детства оставшись сиротами. И эти девушки были единственными из людей, кто остался верен лесу, и был он им родным и любимым домом.
Вековые дубы укрывали сестер от ненастья, и теплый мох служил им ложем во время сна. Покрывалом для них были собственные волосы: они стекали шелковистыми волнами по девичьим спинам до самой земли. Небесные птицы пели им колыбельную на ночь, а утром будили, едва проглядывали первые ласковые лучи. Умывались сестры чистой росой, и звери лесные не ходили по их следу тропою охоты. И не знали девушки никакой нужды. И все для них было понятным и ясным.
Пока однажды не оказались они на поляне, в центре которой рос одинокий клен. Девушки прежде никогда не видели такого дерева. Красивого, но какого-то несчастного. В отличие от других дерево совсем не шумело и на спутанных корнях приподнималось над травой. А вокруг него все заполонил пустоцвет. Эта блеклая трава взбиралась все выше и опутывала своими усиками его корни. Казалось, клен нарочно вырывал себя из земли, чтобы освободиться от нее и, подобно беглецу, бежать неведомо куда.
Девушки не знали этого места, хотя и жили в этой чаще, сколько себя помнили. И вот, взявшись за руки, пошли сестры по полянке к одинокому дереву. С девичьим любопытством рассматривали они новое место, гладили руками высокую траву, нежно прикасаясь, сбивали пальчиками еще не осевшую росу с ее стебельков. Пока наконец их ладони не легли на кору таинственного дерева.