Зябл же совсем потерял покой, ему постоянно казалось, что, когда его нет дома, Аллая может убежать назад в лес или уйти к другому мужчине, молодому и сильному, либо ее похитят те из его приятелей, что три луны назад привезли ее сюда на волокушах. Так прошло еще какое то время. Девушка наконец стала понимать язык людей, но вот изъясняться с ними – даже с Зяблом – у нее не получалось, просто не было желания. И если даже она говорила, то речь ее была полна певучих звуков, и люди не понимали и боялись ее нечеловеческого голоса.
Однажды ночью собаки, что сидели на привязи, стали разрываться от лая; вскоре одна из них завизжала и стихла. Снаружи послышался скрежет запоров, кованые двери раскрылись, и в доме оказались чужие. В их руках были факелы. Они метнулись к Зяблу… Тот вскрикнул и захрипел. С вдовцом было покончено.
Так Аллая оказалась в руках разбойника по прозвищу Хорь, рыжего, как огонь; его боялись и ненавидели. Он промышлял грабежами и был известным в округе душегубом. Хорю ничего особенного не нужно было в этом доме, кроме одного – Аллаи. Его лиходеи быстро обшарили все углы и, забрав все самое ценное, запалили дом, предав мертвого вдовца огню.
Хорь одаривал Аллаю подарками. Он жил шумной и разгульной жизнью. Любил хмельную медовуху и заставлял пить всех, включая и пленницу. Медовуха же была Аллае противна, девушка выплевывала мерзкую жидкость, но не просила Хоря ни о чем и не плакала. У ее мучителя это вызывало буйный восторг. Затем он, напившись, ставил девушку подле огня на обзор приятелям и под их одобрительный хохот орал, что она нарожает ему целую шайку. И лишь одно было для Хоря непреодолимым – скрывающая ее глаза повязка. Не осмеливался он освободить Аллае глаза.
Все с ним кончилось неожиданно и так же быстро.
Хоря приволокли привязанным одной ногой к буйволу прямо в логово. Его обиталищем служила большая, в два человеческих роста, нора, расположенная меж двух скал, теперь в ней жила Аллая. Под одобрительные вопли людей, вооруженных палками и топорами, лай собак и горловое мычание огромного быка растерзанного Хоря повесили за ту же ногу на сухом кедре. Он висел один, никому не нужный, и только застывший оскал на его синюшной морде выдавал в нем некогда буйный и разудалый нрав. Среди этой безудержной вакханалии показалась хрупкая фигурка Аллаи. Выйдя из своего убежища и не обращая внимания на разъяренных людей, она подошла к ревущему быку и, прикоснувшись пальцами к его ноздрям, заставила свирепого зверя замолчать. Затем направилась к висящему вниз головой, словно козлиная туша, телу своего мучителя. Аллая подошла к кедру, на котором тот висел, и положила ладонь на его иссохший ствол. Прильнув к коре, она поцеловала измученное дерево и сквозь едва приоткрытые губы издала еле уловимый звук. Сразу же вверху раздался треск, и мертвец вместе с суком, на котором висел, рухнул вниз. Люди увидели, как этот «рваный бурдюк» накрыл собой небольшой муравейник, нарушив в нем выверенную временем суету. И тут же слился с ним, поглощенный царящим вокруг хаосом. Увидев, что множество безумных, но внимательных глаз уставилось на нее, Аллая попятилась назад, удаляясь к чаще леса.
– Держите ее! —заорал кто-то. Несколько человек, из числа вершивших здесь суд, бросились вперёд и быстро настигли девушку.
– Ты куда собралась?! – обдав юное лицо гнилым дыханием, ехидно просипела костлявая, кривая, почти горбатая бабка.
Старуха заглядывала в лицо снизу лягушачьими глазенками, а рука, похожая на костяной крюк, вцепилась девушке в волосы. Старуха пыталась сорвать повязку с лица Аллаи, но почти сразу резко отдернула руку, как будто ужаленная шмелем. Причиной этого был все тот же прятавшийся в волосах девушки пятилистник. Глаза бабки буквально выскакивали из глазниц в желании заглянуть в едва заметные прорези на повязке. А затем она еще сильнее скривилась, затряслась и, казалось, готова была распластаться на месте, но стоявшие рядом успели подхватить ее под руки.