— Неужто золотник на золотник?
— Бывает и больше.
— А чем выгодней торговать?
— Наивыгодней — невольниками. Купишь за безделицу, подкормишь, глядишь — ему цена втрое.
Вошел священник Григорий. Панкрат Годинович подошел благословиться и руку ему поцеловал.
— Ты христианин! — сказала Ольга.
— Без этого нельзя нам, — сказал Панкрат Годинович. — Доверия того не будет. Беру товары в долг — клянусь на кресте.
А лето уж проходило. Уже ели виноград и пили молодое вино. Глаза не могли больше глядеть на близкий и далекий, самовластный, чванный, вожделенный, ненавистный город. А гонца не было.
— С ума посходили греки, — сказала Ольга. — Каждый день, что ли, великие княгини к ним приезжают?
— Незадолго до тебя приезжали саракины, — сказал Панкрат Годинович, так им другой был почет. Сразу приняли.
— Слышь, Григорий! — сказала Ольга. — Для саракин у твоего императора сразу время нашлось! Слышь, Гуда! Саракинам почет, а нас на солнце вялят!
— Отчаливай! — вскричал Гуда, затрясши сединами. — Довольно! Ты вдова Рюрикова сына! С ними надо разговаривать огнем и железом! Уедем и вернемся с войском, и пусть на этих холмах не останется ни куста, ни строения, ни человека!
— Замолчи! — сказала она. — Хороша я буду, вернувшись через столько времени не солоно хлебавши, до костей провяленная, курам на смех! Нет уж, теперь исход один — добиться своего, что бы ни было. Но чем саракины им лучше? Они христиане?
— Нет, — сказал Григорий. — Но они также чтут единого невидимого бога и имеют свой божественный закон, которому следуют. За то им даны многие знания, и искусство управления, и победы в битвах, и у них процветают ремесла, и зодчество, и стихосложение. Тогда как, бесспорно, деревянным болванам могут поклоняться лишь дикие народы — все равно, мочальные усы у болвана или серебряные.
Но на этом кончилась пытка ожидания, и явились гонцы, с низкими поклонами, с улыбками, словно никакой пытки не было и никого не провялили до костей. Гонцы известили, что император просит княгиню со свитой пожаловать в его столицу и будет рад приветствовать ее девятого сентября у себя во дворце.
В носилках с балдахином и бахромой ее понесли по городу.
Сзади ехала свита, а рядом с носилками бежал грек Феоктист, его дали Ольге, чтобы сопровождал ее.
Шел народ по улицам. Играли смуглые дети. С белокаменных галерей смотрели женщины в светлых легких платьях.
У раскрытых дверей лавчонок жарили в жаровнях миндаль.
Феоктист рассказывал, бежа в гору:
— Константинополь заложен во исполнение воли божьей. Императору Константину — не теперешнему, да продлит бог его царство, а святому равноапостольному, царствовавшему шесть столетий назад, — было ночное видение. Встав поутру, он взял копье и во главе процессии пошел по сим холмам. Копьем он намечал границу будущего города. Он вел эту черту так долго, что ему сказали: «Это уже превышает размеры самого большого города». Но он возразил: «Я буду идти, пока шествующий передо мной незримый руководитель не остановит меня». Он взял сюда лучшие украшения у городов Греции и Азии: статуи героев, мудрецов, поэтов, мрамор языческих капищ — из него сооружали храмы господни. Так как не хватало строителей, чтоб застроить столь большое пространство, Константин во всех провинциях, даже дальних, основал школы архитектуры… Но, конечно, наибольшее великолепие город приобрел впоследствии, особенно при Юстиниане Великом и при ныне царствующем, да продлит бог его царство, Константине Порфирородном… Это здание с колоннами и статуями — бани для черни. Вот там ты видишь ипподром. От трона, с которого император смотрит на игры, вьющаяся лестница ведет прямо во дворец. Тот эллипс на вершине второго холма — с двумя триумфальными арками — это форум…
Меж камней, которыми вымощена улица, торчала тонкая трубка, из трубки текла вода. Женщины, стоя вереницей с кувшинами, подходили по очереди и наполняли свои кувшины.
— Водопровод, — сказал Феоктист. — В случае осады городу не грозит безводье: подводные трубы питаются из глубин. Устройство зиждется на знании математики и механики.
Потом смотрели Святую Софию.
— Здесь, — рассказывал бойкий Феоктист, остановясь на площади перед собором, — ты видишь, княгиня, чудо премудрости божьей. Господь наш вложил в строителей понимание веществ и пропорций, и они воздвигли этот храм на тысячи и тысячи лет, ибо нет на свете силы, кроме высшей, могущей его разрушить. Его камень скреплен смесью свинца с негашеной известью и окован железными обручами, а в удивительный сей купол, как бы поддерживаемый в воздухе невидимой рукой, положены для легкости пемза и кирпичи с острова Родоса, они в пять раз легче обыкновенных кирпичей. Погляди, как искусно сочетаются в облицовке здания различные виды мрамора: вот этот белый с черным — босфорский, желтый — мавританский, бледный с темно-серыми жилками — каристский, а розовый и пурпурный с серебряными цветками фригийский. Истинно, ничего более прекрасного нет на земле. А строили Софию десять тысяч работников, и им каждый вечер платили жалованье серебряной монетой.