Шла не спеша. Останавливалась, охотилась, смотрела, где что как. Наведя порядок, вернулась в Киев, переоделась по-домашнему и села отдыхать в своем каменном дворце.
Сидит она в чистой комнате. От натопленной печи тепло.
На лежанке мурлычет кошка.
Вдоль стен сидят женщины, прядут. Споро бежит у них между пальцами ровная нить.
А старый старик Гуда, трех князей переживший, рассказывает про старину, а певцы играют на гуслях и славят Ольгу. Голоса у певцов благозвучные, волосы маслом намазаны.
Ай да Ольга, поют, ай да княгиня! Тыщу древлян положила на мужнем кургане одной своей премудростью. Тыщей кровей отрыгнулась им Игорева кровь!
Ан не тыщу, выше забирай! Две тыщи. Три. Пять тысяч, вот сколько!
Поверили, дурни, что наша Ольга пойдет за их Мала! Ольга за Мала, как это быть могло? И того ему довольно, что на мертвую его башку поставила ногу свою. Разве что за греческого императора ее отдадим, не меньше.
Где Мал? И могилы его не найти. Где Ольга? Вот она с нами, проблиставшая молнией, прогремевшая громом!
К кому ее приравняем? К кому ж, если не к тому, чьи корабли ходили на парусах по суше? Чей щит на царьградских вратах? Кто, хитрый как змий, у Аскольда и Дира лукавством взял Киев?
Только с Олегом сравняем нашу Ольгу, больше ни с кем. Но даже его расправа не была столь пышна, и громка, и хитроумна.
Святослав вошел в годы мужества. Ему исполнилось двенадцать лет.
Среди челяди была девица Малуша. Вместе с братом Добрыней ее пленили еще в младенчестве, выросли оба на Ольгином дворе.
Едва войдя в мужество, Святослав повадился что ни ночь ходить к Малуше. Ольга уговаривала:
— Повременил бы, сынок, хотя бы годик. Хотя бы усики подросли.
Асмуд, воспитавший Святослава, заступался:
— Живет молодец как ему живется. Пусть живет, пока жив.
— Да зачем Малуша, что ты в Малуше нашел? Чернавка и чернавка, за свиньями ходит. Возьми другую какую-либо, мало ли их у нас!
— Не хочу другую, — отвечал Святослав.
— Уж и Добрыня, — говорила Ольга, — старшим дерзить стал, перстень завел со смарагдом, в родню норовит.
Все же перевела Малушу из свинарника в дом.
Однако, переведя, призвала советников: Свенельда, Асмуда и древнего Гуду — ему было уже за сто, и говорил он по большей части о том, что было сто лет назад, но, видно, прочней молодых были его перебитые кости, рассыпаться не собирались.
— Время женить князя Святослава, — сказала Ольга.
— Время, — подтвердили советники.
— Не абы на ком, а чтоб нам от его женитьбы честь была. Что такое земля богатая, у народов на наши богатства глаза горят, а чести мало, вовсе не по состоянию нашему нам честь.
— Бить их надо, народы, — сказал Свенельд. — Будет страх — будет честь.
— Настолько непривычны к чести, — продолжала Ольга, — что и не разумеем ее как бы следовало, даже у кровного моего дитяти нет соображения, что оно — князь над князьями, валяется дитя с чернавкой на рогоже. Вы мне скажите: какого состояния и нрава Оттон-император? Великолепно ли живет, и крепко ли сидит на престоле, и имеет ли дочерей?
— Живет, по слухам, в достатке, — сказал Асмуд, — многими владеет поместьями, живностью всякой, даже львов держит в одном из замков.
— Но до царьградских ему далеко! — сказал Гуда.
— Воин знатный, — сказал Свенельд. — Во всех концах света земли повоевал.
— Книголюб, — сказал Асмуд. — Овдовев, грамоте выучился, да так хорошо, что может в совершенстве книги читать и понимать.
— В кости играть мастер, — сказал Свенельд.
— С греческими владыками подобает родниться, — сказал Гуда. — Святослав — внук Рюрика!
— Больно гордые греки, — сказала Ольга.
— Только их цари, — сказал Гуда, — истинные базилевсы перед миром. А нынешний Константин рожден в багрянице. В его роду надо искать невесту.
— А что чести нам маловато, — сказал Асмуд, — может, и наши люди в том не без вины. Вот, сказывали мне, посылал к нам тот же Оттон монаха Адальберта из города Трира. С проповедниками, с дарами. Ну, у нас им известно что сделали: дары отняли, проповедников перебили. Сам Адальберт еле ноги унес, сказавши: «Время спасения еще не наступило для сего народа». А что человек не малый, видать из того, что после этого посольства назначил его Оттон архиепископом Магдебургским.
— Зря дали уйти Адальберту, — сказал Свенельд. — Можно было выкуп взять у Оттона.
Она их отпустила и велела позвать священника Григория из церкви святого Илии. Уже не раз она его призывала.
Пришел сухопарый грек в разлетающихся длинных одеждах. Поднял чистую руку, рукой начертал в воздухе крест между собой и Ольгой.