И привыкшее к радостной молитве Феодосиево сердце отяготилось и рванулось за теми, что ушли, скинув растущее бремя забот, – за Антонием, за Никоном.
Но пастырь приставлен к стаду.
Спросит: Феодосий, где овцы мои?
И не было никого, кому бы сказать с чистой совестью: тебе передаю, паси их.
Удручительна была вражда между иереем Титом и дьяконом Евагрием.
Они друг на друга не глядели. А если глянут – больны становились от ненависти.
Феодосий призывал их, ставил перед собой и убеждал:
– Что делаете? Опомнитесь. Вы же братья по духу. Поликуйтесь сейчас же, чтоб не зашло солнце во гневе вашем.
Тит с Евагрием, не смея ослушаться, ликовались бородатыми щеками, но слишком видно было, что им не ликоваться хочется, а кусаться. А уйдя, продолжали свое.
Тит идет по церкви с кадилом – Евагрий отбегает, чтоб его даже дым от Титова кадила не коснулся. Другой раз не отбежал – Тит мимо прошел и не покадил, нарочно.
Тит сухой был, мелкий, а Евагрий тучный, с голосом как из бочки, и этим голосом он не уставал ругать Тита. А Тит еще пуще ругал Евагрия, безумными словами оскверняя свои иерейские уста.
И вот чем это кончилось.
От злобы Тит смертно разболелся. Боясь предстать перед Всевышним со смрадом в душе, он решил помириться с Евагрием. Три старца пришли к Евагрию и сказали:
– Отче Евагрий! Отец Тит помирает.
– Да ну! – сказал Евагрий, обрадовавшись.
– Отче Евагрий! – сказали старцы. – Отец Тит велел тебе сказать: прости меня, брат мой, что я на тебя гневался.
– Кал он, ваш отец Тит! – отвечал Евагрий. – Пущай помирает без прощенья! – Но старцы, рассердясь, кликнули на подмогу братьев помоложе и силой поволокли его к Титову одру.
Тит сполз с одра и распростерся перед Евагрием, умоляя:
– Прости меня!
Но Евагрий, вырываясь из державших его рук, твердил с бранью:
– Не прощу ни в этом веке, ни в будущем!
И такой разжег в себе огнь, что кровь его изменила свой состав и цвет, лицо синевой налилось, рот перекосился, и вдруг повис тучным телом на руках у иноков. Те опустили его на пол и увидели, что он мертв.
– Смотри-ка, отче Тит, – сказали они, ужаснувшись, – как Господь покарал отца Евагрия. В адской лютости, не покаявшись и не причастившись, он испустил дух.
– Да ну! – сказал Тит, подняв лицо от полу.
Увидел Евагрия, лежавшего бездыханно, проворно встал и перекрестился:
– Слава тебе, Господи!
– А ты никак исцелился, отче Тит, – сказали старцы.
– Подлинно! – воскликнул Тит. – Я здоров совсем, милостью Божьей!
И, взяв свою постель, пошел по обители возвестить о чудесном своем исцелении. А Евагрий был погребен со страхом и плачем, и Тит тоже плакал тихими слезами.
Много бывало разного, о чем Феодосию как игумену исправно доносили.
И лентяйничали, и скоромное ели, и деньги друг у друга отнимали, и хуже.
Он старался занять их работой: трудились бы да молились и не думали о чем не надо.
Написал прошение князю Изяславу: «Бог умножает братию, а места у нас мало. Ты бы нам отдал гору над пещерами», – и Изяслав прошение уважил. Феодосий велел копать длинный подземный ход, целую улицу, и кельи по сторонам: чтоб не разбредались, держались на виду.
И большую пещеру ископали, для церкви.
Новую обитель обнесли оградой, у ворот посадили привратника, чтоб не было праздного шатанья в город и иных соблазнов.
Также занимал их умы трудами в книгохранилище. Кто хорошо знал по-гречески, те у него переводили книги. Имевших красивый почерк усаживал за переписку. Многим это нравилось, состязались во всяческих изощрениях и завитушках. Другие рисовали заглавные буквы, третьи переплетали во славу Божью, чистым делом отвлеченные от искушений.
К тогдашним временам относится второе чудо Феодосия.
Пришел к нему эконом и сказал:
– Припасы кончились, деньги кончились. Завтра братии нечего будет есть.
Феодосий ответил, не вставая с колен, – он молился:
– О чем заботишься? Завтрашний день не настал еще. Будет день, будет и пища.
И продолжал молиться. Эконом ушел. Спустя немного Феодосий позвал его и показал:
– Смотри.
На столе лежала золотая монета и светила, как маленькая луна.
– Видишь, – сказал Феодосий, – Господь о нас позаботился.
И рассказал, что после ухода эконома вошел молодой воин в доспехах, положил монету на стол и удалился.
Ворота ограды были заперты, никто не видел воина. Братия поняла с трепетом, что то приходил из архангелов кто-либо и что сделалось это по молитве Феодосия.
Пешком, как подобает, пришел поклониться обители греческий монах Михаил. Он не имел вида нищенского, как пещерники, был статен, в новой ризе, волосы и борода ровно подстрижены: он приехал из Константинополя в свите митрополита Георгия. После службы они с Феодосием беседовали вдвоем.