Слепой щенок забился в щель свою.
А съевшим видно: первый день творенья
Завел в веках пустую толчею.
На самый край засеянных полей!
Туда, где в ветре тишина степей!
Там, перед троном золотой пустыни,
Рабам, султану - всем дышать вольней!
***
Встань! Бросил камень в чашу тьмы Восток!
В путь, караваны звезд! Мрак изнемог...
И ловит башню гордую султана
Охотник-Солнце в огненный силок.
Гончар лепил, а около стоял
Кувшин из глины: ручка и овал...
И я узнал султана череп голый,
И руку, руку нищего узнал!
"Не в золоте сокровище, - в уме!"
Не бедный жалок в жизненной тюрьме!
Взгляни: поникли головы фиалок,
И розы блекнут в пышной бахроме.
Султан! При блеске звездного огня
В века седлали твоего коня.
И там, где землю тронет он копытом,
Пыль золотая выбьется звеня.
"Немного хлеба, свежая вода
И тень..." Скажи, но для чего тогда
Блистательные, гордые султаны?
Зачем рабы и нищие тогда?
***
Вчера на кровлю шахского дворца
Сел ворон. Череп шаха-гордеца
Держал в когтях н спрашивал: "Где трубы?
Трубите шаху славу без конца!"
Жил во дворцах великий царь Байрам.
Там ящерицы. Лев ночует там.
А где же царь? Ловец онагров диких
Навеки пойман - злейшею из ям.
Нас вразумить? Да легче море сжечь!
Везде, где счастье, - трещина и течь!
Кувшин наполнен? Тронешь - и прольется.
Бери пустой! Спокойнее беречь.
Земная жизнь - на миг звенящий стон.
Где прах героев? Ветром разметен,
Клубится пылью розовой на солнце...
Земная жизнь - в лучах плывущий сои.
Расшил Хайям для Мудрости шатер,
И брошен Смертью в огненный костер.
Шатер Хайяма Ангелом порублен,
На песни продан золотой узор.
***
Огней не нужно, слуги! Сколько тел!
Переплелись... А лица - точно мел.
В неясной тьме... А там, где Тьма навеки?
Огней не нужно: праздник отшумел!
Конь белый Дня, конь Ночи вороной,
Летят сквозь мир в дворец мечты земной:
Все грезили его недолгим блеском!
И все очнулись перед нищей Тьмой!
Не смерть страшна. Страшна бывает жизнь,
Случайная, навязанная жизнь...
В потемках мне подсунули пустую.
И без борьбы отдам я эту жизнь.
Познан все тайны мудрости! - А там?..
Устрой весь мир по-своему! - А там?..
Живи беспечно до ста лет счастливцем...
Протянешь чудом до двухсот!.. - А там?..
Земля молчит. Пустынные моря
Вздыхают, дрожью алою горя.
И круглое не отвечает небо,
Все те же дни и звезды нам даря.
***
О чем ты вспомнил? О делах веков?
Истертый прах! Заглохший лепет слов!
Поставь-ка чашу - и вдвоем напьемся
Под тишину забывчивых миров!
Дождем весенним освежен тюльпан.
А ты к вину протягивай стакан.
Любуйся: в брызгах молодая зелень!
Умрешь - и новый вырастет тюльпан!
Жизнь отцветает, горестно легка...
Осыплется от первого толчка...
Пей! Хмурый плащ - Луной разорван в небе!
Пей! После нас - Луне сиять века...
Вино, как солнца яркая стрела:
Пронзенная, зашевелится мгла,
Обрушен горя снег обледенелый!
И даль в обвалах огненно светла!
Ночь на земле. Ковер земли и сон.
Ночь под землей. Навес земли и сои.
Мелькнули тени, где-то зароились
И скрылись вновь. Пустыня... тайна... сои.
***
Жизнь расточай! За нею - полный мрак,
Где ни вина, ни женщин, ни гуляк...
Знай (но другим разбалтывать не стоит!)
Осыпался и кончен красный мак!
Предстанет Ангел там, где пел ручей,
Безмолвный Ангел с чашей.
Будет в ней Напиток смерти темный. И приблизит
Ее к губам. И ты без страха пей!
Кто розу нежную любви привил
К порезам сердца, - не напрасно жил!
И тот, кто сердцем чутко слушал бога,
И тот, кто хмель земной услады пил!
Дал Нишапур нам жизнь иль Вавилон,
Льет кубок сладость или горек он?
По капле пей немую влагу Жизни!
И жизнь по капле высохнет, как сон.
Как месяц, звезды радуя кругом,
Гостей обходит кравчий за столом.
Нет среди них меня! И на мгновенье
Пустую чашу опрокинь вверх дном.
***
О, если бы крылатый Ангел мог,
Пока не поздно, не исполнен срок,
Жестокий свиток вырвать, переправить
Иль зачеркнуть угрозу вещих строк!
О, если бы покой был на земле!
О, если бы покой найти в земле!
Нет! - оживешь весеннею травою
И будешь вновь растоптан на земле.
Вина пред смертью дайте мне, в бреду!
Рубином вспыхнет воск, и я уйду...
А труп мой пышно лозами обвейте
И сохраните в дремлющем саду.
Холм над моей могилой, - даже он!
Вином душистым будет напоен.
И подойдет поближе путник поздний
И отойдет невольно, опьянен.
В зерне - вся жатва. Гордый поздний брат
Из древнего комочка глины взят.
И то, что в жизнь вписало Утро мира,
Прочтет последний солнечный Закат.
***
День утопает в сумерках. Немой
И постный день! Я в лавке-мастерской
У гончара. Изделия из глины...
И я один с их странною толпой.
Их множество! На полках, на полу...
Большие, малые... Сквозь полумглу
Я плохо вижу. Различаю шепот.
Но есть совсем безмолвные в углу.
Кувшин храбрится: "Да, я из земли!
Но раз меня оттуда извлекли,
Раз дали форму, блеск - не с тем, конечно,
Чтоб снова сделать глыбою земли!"
Другой спокоен: "Даже будь сердит,
Раз на столе кувшин с вином стоит,
Не разобьешь! Чтоб тот, кто сам же лепят,
Стал разбивать? Не может быть! Грозит!"
Молчание. И вздох исподтишка
Нескладного щербатого горшка:
"Все надо мной смеются... Кто ж виною,
Что дрогнула у мастера рука?"
***
Еще болтун-горшок. Довольно стар.
В скуфейской шапочке. В нем пышет жар:
"Я был тобой! Ты - станешь глиной, мною!
Так кто ж из нас горшок и кто - гончар?"
"А вот, - вставляет кто-то, - говорят,
Что будет смотр: и кто испорчен - в Ад
Швырнут, и - вдребезги! Не верю! Сплетни!
Наш Добрый Друг устроит все на лад..."
Непроданный, забытый на краю:
"Совсем иссох - так долго здесь стою!
Но если б мне, бедняге, дали влаги
Воспряну в миг! Весь мир я напою!"
Болтали долго. Шел нестройный гул.
Вдруг ясный месяц в окна заглянул.
И все врасплох забормотали: "Тише!
Дозорный сторож! Спать!.." И мрак уснул.
В сверке текста рубаи любезно принял участие
писатель С. С. Тхоржевский.
ОБ АВТОРЕ
Георгий Дмитриевич Гулиа родился 14 марта 1913 года в Сухуми. По образованию инженер-путеец, работал на строительстве Черноморской железной дороги. Занимался журналистикой, графикой, живописью. В 1943 году Г. Гулиа, как художнику, было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Грузинской ССР.
Член КПСС с 1940 года.
Печатается Г. Гулиа с 1930 года. Он автор рассказов, повестей, романов, юморесок. Его первая повесть - "На скате", затем идут "Месть" (1936), "Рассказы у костра" (1937) и другие.
Георгий Гулиа хорошо знает жизнь родной Абхазии, ее людей, ее историю. Тема Абхазии как бы пронизывает все творчество писателя, даже когда он пишет о глубокой древности других стран.
Нашей современности посвящены повести "Леночка", "Каштановый дом", "Скурча уютная", роман "Пока вращается земля", "Повесть о моем отце". Повесть "Черные гости" и роман "Водоворот" рисуют Абхазию XIX века, а романы "Фараон Эхнатон", "Человек из Афин" и "Сулла" - жизнь Древнего Египта, Древней Греции, Древнего Рима.
За литературную деятельность Георгий Гулиа награжден орденом Трудового Красного Знамени и тремя орденами "Знак Почета", а также болгарским орденом Кирилла и Мефодия I степени. В 1949 году ему присуждается Государственная премия за повесть "Весна в Сакене", позже вошедшую в трилогию "Друзья из Сакена". Г. Гулиа заслуженный деятель искусств Абхазии, а за книгу "Повесть о моем отце" ему присуждена в 1974 году литературная премия Абхазской АССР имени Д. Гулиа.
В 1974-1975 годах издательство "Художественная литература" издает Собрание сочинений Георгия Гулиа в 4-х томах.