Даже двести, говорят
Нам о том, что рабство было
И что с Африки без слов
Вывозили тех рабов.
И сейчас, как не крути,
Можно так же, брат, найти
На планете голубой
Позабытый всеми строй.
Иль немного изменённый,
Но, такой же несвободный,
Когда в рабстве у господ
Прозябает весь народ.
Или страны целиком,
И, поверь мне, не тайком,
Ходят в вечной кабале,
Будто лошадь на узде.
Так что строго не суди
Своих предков, лучше зри
В корень прожитых эпох
И не будь в сем деле «лох»,
Как подростки говорят,
А для них жаргон сей свят.
Поразмыслив так и этак,
О людских на свете бедах,
Позабыли мы с тобой,
Что же там на мостовой
В граде древнем происходит.
Верховой конвой там гонит
Сотню пленников босых,
Измождённых и худых,
Что, проделав долгий путь,
Лишь хотят одно – уснуть,
А теперь бредут едва
И свисает голова,
У того, что впереди.
И кричит ему «Иди!»,
Повернувшись, конвоир.
Тут же плёткой погрозил
Он уставшему юнцу,
Прислонившемуся к отцу,
Цепью скованных одной,
Где-то в кузнице степной,
Чтоб верёвок не порвали
И с Орды не убежали.
Их сейчас в подвал сведут,
На замок большой запрут,
А пока из-за забора,
На них лает пёсья свора.
У собак инстинкт таков,
Если видят чужаков.
13
Чтоб додумкам не случиться
Надо мне остановиться
И немного рассказать,
Повернувши время вспять,
Как в улусе веры чтили?
Как завет отцов хранили?
Это важно нам сейчас,
И о том мой будет сказ.
Хоть я частью и сказал
Но, совсем не досказал.
Были в нём магометане,
Православные славяне,
Древний тюрский каганат,
Представлял в нём свой обряд.
Здесь буддисты кочевали,
В юртах белых ночевали,
Римский Папа слал гонцов,
Упросить чтоб степняков,
Католичество принять,
И на лаврах почивать.
Здесь язычество хранили,
И, конечно, небо чтили,
С незапамятных времён
И здесь действовал закон:
«Вер чужих не ущемлять,
Их церквей не разрушать».
Вер чужих не ущемляли
И церквей не разрушали.
В этом строгость здесь была.
В том правителю хвала.
Спорить, спорь, но честью – честь,
А, за смех над верой – смерть.
И, спокойно за словцо,
Даже, за одно всего,
Можно в рабство угодить,
Если веру осудить.
А не то, чтоб насмехаться
И в злоречье упражняться,
Оскверняя храм чужой,
Если, ясно, он не твой.
Здесь с церквей налог не брали,
Службы их не пресекали.
Пошлин церкви не платили
И в Укеке мирно жили,
Что по ханскому завету,
Послужило здесь расцвету
Государства кочевого,
По истории Златого.
Но, замечу, не всегда,
Тем гордилася Орда.
Хан Узбек гонитель был,
Тем в истории прослыл.
Дальше надо нам смотреть,
Что в Укеке этом есть.
14
Есть в Укеке дом особый,
Дом – не дом, однако ж новый.
В нём красивый вход резной,
Купол сверху расписной,
Минареты по бокам.
С виду это вроде храм.
В нём колонный зал богатый,
По стенам витиеватый,
Листьев вырезан узор,
Много воздуха. Простор
Ощущается везде.
Здесь всё дело в высоте
И помпезности строенья.
Сказать можно без сомненья
Перед нами мавзолей
Высотой в пять этажей.
В мавзолее том гробницы
В них же царственные лица
В злате и парче лежат
А покой их сторожат
Стены толстые и свод,
Да соратников почёт.
Мавзолеи точно были,
Но потомки разорили
Золотой вельмож удел
Совершивши беспредел
В отношении гробниц
И в гробах сановных лиц.
Но не кончен наш рассказ,
Ты послушай дальше сказ.
О великом и простом
Незатейливо земном,
Что нельзя не рассказать.
Так, о банях не сказать
Непростительно для нас.
Бани, то особый сказ.
Это целый ритуал,
Если город кто знавал.
Ты представь солидный дом,
Что на залы разделён.
Залы в мраморы одеты,
Через стены обогреты.
Стены толстые в дому,
Двери плотные к тому.
В доме том котёл кипит,
Из него вода бежит,
Растекаяся по трубам,
Трубы эти под наклоном
В залы банные идут.
В залах банщики снуют.
В каждой зале жар особый.
Есть парная. Камень плоский
Среди комнаты лежит,
Цветом будто малахит.
Люди на него ложатся,
Чтобы жаром наслаждаться,
Что от каменя исходит
И укекец здесь находит
Вожделенья томный плод.
В бане изразцовый свод
Поливного потолка.
Мягко банщика рука
Мыльну пену растирает,
После в залу провожает.
Там лежанки не простые,