— Ты меня прекрасно понял! — воскликнул Тхан и со злостью ударил сапогом о торчавшую из снега корягу. — Ни латаэнцам, ни вэлнийцам. Никому. Мы, Медведи, сами по себе. Устали уже по приказу Псов лезть в самую гущу сражения, рискуя собственными жизнями, пока эти Корсаки пируют у себя в замках. Довольно с нас. Пусть разбираются сами.
Кольгрим лишь хмуро посмотрел на Тхана. Он почему-то совершенно не был удивлён подобному заявлению со стороны Медведей. Это стало ещё понятно, когда Йоран выдал свою дочь замуж на младшего Улвира, а не за Виктора Фаларна, принца Латаэна. Да и тот же Эвар Коверг был моложе Кольгрима на несколько лет. Сатарны уже тогда старались отделить себя от Востока. Только вот Улвир не собирался становиться своеобразной стеной на пути Псов, если те захотят атаковать Медвежье Плато.
— Воля ваша, Тхан, — пожал плечами Кольгрим. — Только что вы будете делать, если Корсаки отправят на ваш дом войско?
Медведь словно ожидал этого вопроса. Громко усмехнувшись, он вытащил из кармана трубку и принялся запихивать в неё табак.
— Они не посмеют этого сделать. Йоран отправил нашего брата Шаарга с большим отрядом медвежьих воинов прямиком на передовую. Большего Корсаки от нас не дождутся. Пусть довольствуются тем, что есть.
Кольгриму слова Сатарна не понравились. Йоран отправил своего брата на войну, да в стан к самим Псам? Это было плохо. Медвежий князь подвергался серьёзной опасности, находясь в такой близости от Корсаков. Одно неверное слово от Йорана — и Шаарг лишится головы. Притом он до последнего не будет подозревать, что ему грозит смерть.
— Фаларны не прощают измен, — хмуро заметил Кольгрим. — Вспомните, как они поступили с Питонами.
— Но мы не южане, — Тхан презрительно фыркнул. — Мы не изнежены солнцем, сладкими винами и сочными фруктами. Мы каждый день боремся здесь за свою жизнь, и одна радость нам — пиво и женщины! Если Корсаки решат нас атаковать… чтож, пусть приходят. Белый Медведь встретит их всеми своими бурями и снегами. Войска Фаларнов подохнут ещё на подходе к Медвежьему плато!
Кольгрим тяжело вздохнул. Он искренне боялся, что Медведи поверят в эту иллюзию защищённости. Да, они находились на Медвежьем плато, возвышавшемся над остальными землями на тысячи метров. Взобраться в горы, окружавшие равнину, было очень трудно даже на горных лошадях, а таких у Корсаков не было и в помине. Но Медвежье плато служило ловушкой и для самих Сатарнов. Им некуда было сбежать в случае опасности. Позади них были только Великие горы, а за ними — неизвестность. Оставалось только сражаться и умирать.
— Корсакам совершенно необязательно отправлять к вам войско, — пробормотал Кольгрим, надеясь, что слова его хоть как-то образумят медвежьего князя. — Они подошлют убийц, которые расправятся с вами, когда вы не будете этого ожидать. Неужели это так трудно понять?
Но Тхан не понимал. Он громко рассмеялся в лицо Улвиру и, открутив крышку с фляги, отхлебнул немного пива.
— Да пусть посылают хоть сотню убийц. Они не пройдут мимо наших псов. А Йоран знает всех своих слуг в лицо. Во владениях Белого Медведя не скрыться тем, кто желает зла его детям.
— Да как вы не понимаете! — вскрикнул Кольгрим, отчего его конь и Ракш испуганно шарахнулись в сторону. — Хильда! Хильде трижды снился сон, в котором ваше княжество пало, а вы были убиты. И за вашими телами горели два жёлтых глаза. Не верите мне — поверьте своей племяннице!
Тхан изумлённо посмотрел на Кольгрима. Сначала молодому Волку показалось, что благоразумие одержит верх, и Сатарн прислушается к его словам. В конце концов, разговор зашёл о Хильде, а младший из братьев Йорана эту девчушку очень любил. Но Улвир ошибся. Вместо этого Тхан громко расхохотался, едва сдерживая подступившие к глазам слёзы. С трудом остановив смех, медведь выдавил сквозь улыбку:
- Ну и сказочник же ты, волчонок! Трупы… глаза… Ха! — он продолжил громко хохотать и едва заметно похрюкивать. Ракш поморщился и оскалился — этот человек ему не нравился. Как и Кольгриму.
Тогда Улвир понял, что ничего изменить уже нельзя. Тяжело вздохнув, он махнул Тхану рукой и направился в сторону своего жеребца, терпеливо ожидавшего у дороги. Ракш напряжённо проводил Волка взглядом и оскалился, когда Сатарн вдруг снова громко расхохотался. На этот раз в смехе его была слышна злость.
— А ты бежишь на поводу у этих Псов, Улвир? — выкрикнул он, проливая пиво из фляги. — Ну и беги дальше! Йоран совершил огромную ошибку, выдав Хильду за тебя! Надо было женить на ней Беральда или Кована, так бы хоть чистоту медвежьей крови сохранили!
Кольгрим уже не слушал его крики. Выбравшись из сугробов, он вскочил верхом на своего коня и натянул поводья. Мощный жеребец нервно захрапел и принялся рыхлить копытом снег.
— Ракш, идём, — приказал Улвир, и волколак послушно выскочил на дорогу. Всего одно мгновение — и его человеческое тело вновь покрылось густой рыжей шерстью, а ноги превратились в мощные волчьи лапы. Ссутулившись, Ракш обернулся и оскалился на Тхана.
— Не трогай его, — пробормотал Кольгрим и, пришпорив жеребца, погнал его по заснеженной дороге. Князь знал, что Ракшу не составит особого труда последовать за своим хозяином. Волколаки были намного быстрее людей и совершенно спокойно догоняли самых быстрых лошадей.
Кольгрим чувствовал отвращение и боль. Эти Медведи успели понравиться ему там, за свадебным столом. Йоран говорил, что молодой Волк может обращаться к ним с любым вопросом, и что Медвежье плато отныне и его дом тоже. Но Кольгрим не чувствовал этих семейных уз. Его использовали, только чтобы обезопасить границы, не более. Но Улвир был рад, что хотя бы Хильду ему удалось спасти от безумия Сатарнов. Девушка сильно беспокоилась, узнав, что её отец и дядья не ответили на призыв Корсаков, а потом ещё и этот сон… Она буквально умоляла Кольгрима поговорить с Йораном или с кем-нибудь из его братьев. Чтож, раз никто из старших Сатарнов не понимал всей серьёзности происходящего…
Солнце уже клонилось к горизонту, когда вороной конь резвым галопом ворвался в Риверг и, пронесясь по вымощенным камнем улицам, остановился возле волчьего поместья. Жители удивлённо проводили молодого князя взглядами, но он даже не обратил на них внимания. Соскочив с коня у самой конюшни, Кольгрим передал жеребца мальчику-конюху. Подоспевший слуга что-то забормотал, но Улвир только махнул рукой и направился прямиком к Мартину. Брат должен был узнать, что Волки оказались меж двух огней. Им нужно было выбирать, на чьей они стороне.
— Ракш, отнеси мои вещи в комнату, — приказал Кольгрим, отдавая волколаку меч и лук, которые мужчина взял с собой. — Я буду ждать тебя внизу. Нам нужно к Мартину.
Парень послушно кивнул головой. Он снова был в своём человеческом облике — ему не нравилось, когда люди пялились на него с нескрываемым отвращением и страхом. Прижав к груди меч и лук, Ракш скрылся на верхних этажах. Кольгрим же спустился вниз по лестнице и замер, услышав голос Хильды в гостиной. Она была там не одна, а вместе с Мартином и Анной, его женой.
«Плохо, придётся говорить при ней», — пробормотал про себя молодой Волк и осторожно толкнул рукой двери в зал. Под пристальными взглядами собравшихся мужчина поёжился.
— Кольгрим! — прошептала Хильда, соскальзывая с дивана и направляясь к нему. Улвир перехватил её протянутые руки и взглядом попросил жену сесть обратно.
— У меня плохие новости. Сядь.
Хильда испуганно посмотрела на него и послушно опустилась в ближайшее кресло. Молодая волчья княгиня махнула рукой, и слуги покинули гостиную, оставив князей и их жён в тишине. Первым это молчание прервал Мартин. Приобняв Анну, он осторожно спросил:
— Что-то случилось, Кольгрим?
Этот вопрос показался младшему Улвиру настолько глупым, что он буквально зарычал:
— Война случилась, Мартин! Война! А эти дураки решили спрятаться на Медвежьем плато, прикрывшись нами.
— Это их решение, — мягко произнесла Анна, поправляя свои золотистые кудри, — и не нам его судить. Если Медведи не хотят вступать в войну, никто не должен их заставлять.
— Если Медведи не вступят в войну, Корсаки подавят это восстание. Тебе напомнить, Анна, чьи земли лежат перед Медвежьим плато, или сама вспомнишь?