Радуясь, что пережила ещё один допрос, она прибежала домой и скользнула в своё примитивное жилище, где её ждал малыш, уже более здоровый и сильный.
* * *
Користа знала, что не сможет вечно прятать маленького фибианца.
Её минуты счастья часто были мимолётными, как быстрые вспышки света во мраке тёмной комнаты. Она научилась принимать эти драгоценные мгновения такими, какими они были — просто мгновениями.
Как бы ни хотелось ей прижать дитя моря к своей груди и сохранить его в безопасности, она знала, что это невозможно. Користа сама не была в безопасности — как она могла надеяться уберечь ребёнка? Она лишь временно могла защитить малыша, оберегая его, пока он не станет достаточно сильным, чтобы пойти своим путём. Ей придётся отпустить его обратно в море. Учитывая быстрые темпы роста маленького фибианца, она была уверена, что он станет самостоятельным быстрее, чем человек.
Однажды вечером Користа сделала то, чего боялась. Как только стемнело, она отправилась вниз по хорошо знакомой тропинке к своей тайной бухте, взяв с собой ребёнка. Хотя она не всегда могла разглядеть в темноте дорогу, она удивилась тому, насколько уверенно шла.
Входя в холодную воду, она крепко держала малыша на руках и услышала, как он захныкал, когда вода тронула его ножки и нижнюю часть тела. Користа скрывала своё морское дитя и заботилась о нём уже почти два месяца, и по развитию он уже соответствовал годовалому человеческому ребёнку. Его кляксообразное, бросающееся в глаза родимое пятно нисколько её не волновало, пусть даже из-за него собственное племя выгнало малыша прочь. Ужасающая перспектива сегодняшнего вечера несколько недель не выходила у Користы из головы: она боялась, что фибианец просто уплывёт и больше никогда её не вспомнит. Користа знала, что его связь с морем непреодолима.
— Я здесь,—ласково сказала она.—Не бойся.
Ребёнок ухватился своими перепончатыми пальцами за её руки, отказываясь их отпускать. Быстрая дрожь пробежала по его коже, выдавая немой ужас малыша.
Користа выбралась на мелководье, где глубина была всего несколько дюймов, и села на песок, позволив волнам омывать свои ноги и ножки малыша. Волны были теплее прохладного вечернего воздуха, и их прикосновения были приятны. В открытом море вода еле заметно фосфоресцировала, так что обтекаемая голова ребёнка проступала на фоне горизонта. Эта тень маленькой фигурки напоминала ей о загадках, таящихся внутри неё и в раскинувшемся позади океане...
С этого времени Користа завела привычку. Как только наступала темнота, она шла к своей скрытой бухте и окуналась в воду, держа крошку-фибианца рядом с собой. Вскоре это существо, которого она назвала Дитя Моря, уже резвилось поблизости от неё и самостоятельно плавало на мелководье.
Користе хотелось самой стать фибианкой и уплыть прочь отсюда в самые дальние уголки этого водного мира, сбежав от жестоких досточтимых матрон и забрав с собою морского ребёнка. Она спрашивала себя, на что было бы похоже погружение в глубину этого океана, даже если бы она совершила его на невидимом тросе. В любом случае, у неё был опыт семейной привязанности, которая была сильнее всего, что она чувствовала по отношению к своим сёстрам Бене Гессерит.
* * *
Користа пыталась научить Дитя Моря разговаривать, но фибианец мог издавать из своей неразвитой гортани только примитивные звуки.
— Прости, я не могу правильно учить тебя,— сказала она, глядя на малыша, который играл на каменном полу её хижины, перебирая своими перепончатыми ручками и ножками. Она готовила завтрак, смешивая рачков и местные травы, которые собирала между скалами.
Ребёнок посмотрел на неё без видимого понимания. Его окружали грубые игрушки, которые она сделала для него, обозначив улыбающиеся лица выпуклостями из раковин и древовидных водорослей. Некоторые из лиц были человеческими, тогда как другие она сделала похожими на лица представителей народа Дитя Моря. Любопытно, что больше интереса он проявлял к тем, которые менее всего были на него похожи.
Малыш смотрел в вырезанное на самой большой деревяшке человеческое лицо, схватив её неуклюжими пальцами. Вдруг он тревожно поднял голову, глядя на дверь хижины, и оттопырил свои толстые губы, оскалив маленькие острые зубы.