«Боже, прикажи, чтобы этот лиственный кров, силою твоею, покрывал меня от всякого зла!».
И с этими словами она заснула. Царь осторожно при близился.
Пораженный ангельским выражением ее лица, он опустился на колени и долго не сводил с нее восхищенного взора, и любовь окончательно завладела его сердцем. Этери открыла глаза и быстро вскочила.
«Не бойся, красавица, — сказал царь. — Я не обижу тебя, я царь твой Абесалом и хочу сделать тебя царицею».
Этери опустила глаза, и яркий румянец вспыхнул на ее щеках.
— Прости меня, государь, — ответила она, — не мне учить тебя, но подумай о том, что ты могущественный царь, а я нищая крестьянка! Не гожусь я тебе в жены, а если ты смеешься надо мною, то пусть накажет тебя бог!
И с этими словами она быстро удалилась. Когда она достигла дома, мачеха уже спала, она тихонько пробралась к Темурхану и рассказала ему о всем случившемся.
Брат и сестра решили соединить свои усилия, чтобы убедить мачеху не посылать молодую девушку в стадо. Но мачеха не одобрила этого решения. Чем свет поднялась она и, увидев нитки ссученными, дала новый клубок пряхи и кути падчерице и приказала идти, по обыкновению, в стадо.
— Уволь меня сегодня, матушка, я нездорова, — сказала трепещущая Этери.
Как взрыв вулкана, полилась ядовитая речь Мариам. Напрасно Темурхан, разбуженный криком, старался успокоить мать. Никакие убеждения не действовали. Оскорбительные упреки, незаслуженные подозрения ядовитым потоком льются из разъяренных уст ее, и в то время, когда она уже поднимала руку на детей, внезапно является царь.
Смущенная Мариам скрывается, а царь, в присутствии Темурхана, повторяет свою просьбу и уверения.
Как песнь, звучат эти уверения и устах влюбленного юноши:
«Если с неба посыплются на меня огненные стрелы, сжигая меня, я не отрекусь от тебя, Этери!»
«Если во время сражения невидимою силой поднятая шашка моя опустится в ножны по рукоятку, оставив меня беззащитного, я не отрекусь от тебя, красавица!»
«Если на скачущем коне расстегнется подпруга и меня окружат враги, я не изменю тебе, девица!»
«Если море иссякнет и я буду погибать от жажды в безводном пространстве, я не забуду тебя, царица!»
«Если у меня истощится провиант во время долгого семилетнего странствования, я умру голодом, благословляя тебя, невеста!»
Этими словами он убеждает ее и, удаляясь, вручает ей свой охотничий нож в защиту от мачехи. Но последняя не успела еще опомниться от всего происшедшего, как явились жены и дочери вельмож с драгоценными венчальными одеждами, в которые собственноручно облекли Этери, и увезли с собою.
Кто опишет пышность брачного пира и бесчисленное множество дорогих подарков, полученных Этери от царя и приближенных: красивые рабыни, сильные негры, крошечные карлицы, арабские кони, заморские птички, драгоценные камни и редкие ткани сыпались к ее ногам. Мурман, как старший из вельмож, имел право поднести скатерть для царского стола и воспользовался этим правом, чтобы показать свое несметное богатство. Из чистого золота были ссучены нити, послужившие для ткани, а бахрома снизана из жемчуга и драгоценных камней. Царь, желая почтить своего воспитателя, посадил его во главе стола, так что он пришелся напротив царицы, дивная красота которой затмевала все окружающие ее сокровища. Едва взглянул на нее Мурман и вздрогнул. Под предлогом нездоровья поспешно оставил он брачный пир и, придя к матери своей, бросился на пол, стал кататься, метаться из угла в угол, произносить невнятные слова и стонать. Мать, испуганная столь необычайными действиями, думала сначала, что он лишился рассудка, но, разобрав из слов его, что он безнадежно влюблен в царицу, приказала ему идти на поиски за лекарством любви.
Как безумный, встал Мурман и пошел неведома куда. Скоро встретился с ним дьявол в виде странствующего врача. Он нес корзину, покрытую пестрой скатертью, и предлагал всякие лекарства прохожим. Мурман остановил его во просом, нет ли у него лекарства любви.
— Есть, — ответил лекарь, — но я не возьму за него никакой платы, кроме души твоей матери {34} .
Испуганный неожиданностью предложения, Мурман вернулся домой, где любящая мать не остановилась перед подобной жертвой для спасения своего детища, а сын, обезумевший от любви, злоупотребил ее привязанностью и великодушием и совершил постыдный торг. Дьявол вручил ему чашу проса.
«Осыпь этим Этери, и она будет твоею», — сказал он.
Долго искал Мурман удобного случая, но он все не представлялся. Наконец царица из своих рук пожелала накормить заморских птичек, распевавших в золотых клетках. Мурман поспешил поднести просо в дьявольской чаше и, как бы споткнувшись, осыпал им Этери, которая к вечеру с головы до ног покрылась вшами. Не зная, чему приписать столь внезапный недуг, Абесалом созвал всех знахарей своего царства, но никто не облегчил страданий царицы. Пышные посольства были отправлены в соседние царства с просьбой выслать лучших врачей. Отовсюду стали стекаться знаменитейшие знахари, но и их искусство оказалось бессильным. Глашатаи объявили по всем городам и весям, что царь не пожалеет никакой награды тому, кто исцелит царицу, но никто не откликнулся на призыв царский. А между тем злые насекомые источили нежную кожу Этери и покрыли тело ее ранами.
Истощалось терпение царя, он решился расстаться с супругою, но ему не хотелось оскорбить ее, он послал за своим воспитателем и просил его совета. Хитрый ученик дьявола уверил царя, что он не остановится ни перед какою жертвою для его спокойствия. Чтобы смягчить удар для любящего сердца Этери, он видит только одно средство — царь должен не просто удалить ее, а отдать в супруги Мурману.
«Быть может, ее женское самолюбие найдет некоторое утешение в том, что не все ею брезгуют!» — завершил воспитатель.
Царь согласился. Едва Этери переступила порог Мурмана, как вши исчезли и тело ее стало быстро заживать. Прошло две недели, в течение которых Абесалом тосковал непомерно, и наконец по совету знахарей решил прокатиться верхом.
Невольно направил он коня к дому Мурмана, где выздоровевшая Этери не осушала глаз. Услыхав топот его коня, она быстро выбежала к двери, и из уст ее вылилась чудная песнь, полная тоски, любви и укора. Абесалом вернулся печальнее, чем выехал. Пришел Мурман, царь не выдержал и спросил, как поживает Этери.
«Хотя не следует хвалиться своею женою, — ответил наглец, — но я скажу, что Этери гордо сидит в высокой башне. Талия ее тонка, как стебель нежной розы; плечи широки, как крылья лебединой матки; бедра ниспадают, как пышная шерсть диких коз; лоб широк, как светлая луна; брови дугообразны, как радуга; а виски так красивы, что заставляют биться самые нечувствительные сердца! На золотой самопрялке прядет она шелк-сырец.
Девять золовок робко ей прислуживают, свекровь покорно сидит за ее спиною и плетет ее длинные черные косы; девять деверей с алмазными глазами стерегут ее дверь, а свекор лежит на крыше, готовый сразиться с людьми, зверьми и драконами!»
Абесалом затосковал пуще прежнего, но, несмотря на все его могущество, ему и в голову не приходило нарушить свое царское слово и отнять любящую и любимую женщину. Ревность снедала его, он слег в постель, и жизнь его угасала. Придворные, под видом заботы о здоровье царском, а в сущности, чтобы угодить его страстям, собрали совет и решили, что одному из них следует отправиться на добычу живой воды для царя. Жребий искусно вынули на Мурмана. Извещенный об этом, Мурман провел всю ночь в напрасных стараниях склонить к себе сердце Этери, но она ни разу не улыбнулась Мурману и не переставала плакать об Абесаломе. На рассвете Мурман отправился в путь.