Надо было обойти горы Коджорские
{35}
и подняться на такую высоту, где витают орлы. А между тем сестра царя Марех и брат Этери Темурхан составили свой заговор. Тотчас по уходе Мурмана Марех явилась к Этери с приглашением вместе посетить Темурхана, чтобы полюбоваться на редкий атлас, полученный им из Индии. По дороге царевна убедила Этери зайти на минутку к Абесалому, чтобы исцелить его своим взглядом. Этери согласилась. Марех бросилась вперед, чтобы обрадовать умирающего. Но он уже услыхал шаги Этери и приказал привести своего лучшего коня с седлом и уздою, обсыпанными бриллиантами.
— Благодарю за приход, — сказал царь, — но теперь уже ничто не может спасти меня от могилы. Да будет воля господня! Возьми того коня, на котором ты видела меня в последний раз, на память обо мне!
— Не нужен мне ни конь, ни седло драгоценное! — ответила Этери. — Есть у меня твой подарок, который мне дороже и полезнее всего этого. Это — острый нож, подаренный мне тобою в доме мачехи; его вонжу я по рукоятку в свою левую грудь, чтобы умереть с тобою и разделить твою могилу!
Абесалом умер с счастливою улыбкою на устах, а Этери немедленно исполнила свое намерение, и их вместе погребли у проезжей дороги. На их могиле выросли роза и фиалка, утренняя и вечерняя роса освежала их, из могилы вытекал ручей чистой прозрачной воды, в котором плавала золотая чаша. Путники отдыхали у освежающего источника, утоляли свою жажду из золотой чаши, любовались на прекрасные цветы и наслаждались их благоуханием, каждый благословлял умерших и завидовал их участи.
Когда Мурман вернулся и узнал о случившемся, им овладело не раскаяние, а какое-то остервенение.
Он зарыл себя живым в землю возле могилы царской. На могиле самоубийцы вырос терн, из-под которого народились щенята, и в то время когда фиалка и роза наклонялись друг к другу для поцелуя, терн всеми силами тянулся к ним, чтобы разъединить их, злые щенята наполняли воздух зловонием и кусали путников, терн рвал их одежды, и проклятия сыпались на могилу ученика дьявола, отдавшего душу матери на мученье для удовлетворения своих страстей.
Абесалом и Этери — бог свел подобных.
(
Народная поэма, в основу которой положен сборный текст П. Умикашвили и П. Мирианашвили. Перевод поэмы, сделанный поэтом А. Кочетковым, опубликован в книге «Антология грузинской поэзии» (М., 1958 г.))
Муж с женой свой век бесплодный
Доживали без детей.
Говорит жена: «К гадалке
Собирайся поскорей!
Все, что скажет, что накажет,
Ты пойми-уразумей!
Принеси ты мне лекарство,
Пособи беде моей».
Поклонился муж гадалке.
Та, три яблока вручая,
Молвит: «Яблоков зачатья
Пусть поест она, страдая, —
Два — свой голод насыщая,
Третье — жажду утоляя.
Коль ребенок не родится,
Даром яблоки рвала я!»
Муж в пути проголодался, —
Свой у голода закон, —
Съел два яблока, и третье
Съел он, жаждой истомлен.
Вдруг зародыша-малютку
В голени почуял он
{36}
.
И полголени отсек он,
Окровавив горный склон.
Прилетел орел, что княжил
В отдаленной той пустыне.
Свежей крови человечьей,
Знать, не видел он доныне.
Он в гнездо унес добычу.
И на горной той вершине
Родилась в гнезде Этери —
Средь ветвей, где небо сине.
Стал орел ей нянькой верной.
Не щадя широких крыл,
С четырех концов вселенной
Корм отборный ей носил.
И росла в гнезде Этери,
Набираясь тайных сил, —
Так светла, что всю природу
Ясный лик ее затмил.
Жил Абесалом-царевич
В тех горах. Глухой долиной
Как-то ехал он с охоты,
Утомлен дорогой длинной.
Увидал гнездо, подумал:
Верно, выводок орлиный?
Чудо! Девичья головка
Там на шее лебединой.
Обезумев, стал царевич
День и ночь бродить кругом.
Вновь прекрасную увидев,
Крикнул ей Абесалом:
«Что красуешься, Этери,
В вышине своей зеленой?
Взять хочу тебя я в жены!
О, сойди на зов влюбленный!»
«Нет, — ответила Этери, —
Не гожусь тебе я в жены!
Ты велик и знатен родом,
Каждый бьет тебе поклоны,
У меня же, у сиротки,
Нет родимого угла.
Дочка голени отцовой,
В пыль я брошена была.
Здесь на дереве живу я
Под присмотром у орла.
Ты разлюбишь и покинешь,
Отойди, не делай зла».
Абесалом поклялся богом в вечной верности Этери.
С высоты огонь бросая,
Внемлет бог Абесалому:
«О Этери! Бог свидетель!
Коль отдам тебя другому,
Пусть доспех свой уроню я,
Внемля шуму боевому,
Пусть умру в степи безводной
По пути к родному дому!
Средь скитаний семилетних,
На исходе трудных лет
Пусть хурджин мой опустеет
И в глазах погаснет свет!
Пусть ружье, что подниму я
Злому недругу вослед,
Возвратит мне в сердце пулю,
Если правды в сердце нет!»
Тут доверилась Этери
Друга страшному заклятью.
К жениху она спустилась,
Вверив жизнь его объятью.
На коня с ним вместе села,
Всех затмив лицом и статью.
Дал он ей в знак обрученья
Нож с точеной рукоятью.
Мурмана к себе призвал он,
Лучшего из слуг своих,
Весть счастливую отправил
Он сестре своей Марих:
«Знай, Этери златокудрой
Я возлюбленный жених.
Сшив ей свадебное платье,
Жди, сестрица, нас двоих!»
Всяк склонялся пред невестой,
Пред лицом ее и станом.
Взяв перо свое, царевич
Всем князьям, купцам, крестьянам
Повелел сойтись на праздник:
Каждый будет гостем званым.
Мурман царские посланья
Развозил по дальним странам.
Вот пустыней скачет Мурман,
Вожделеньем обуян.
Он тоскует об Этери
Средь песков далеких стран:
«Как бы ею завладеть мне,
Хоть обманом? Пусть обман!
Чтоб достались мне в угоду
И лицо ее и стан!»
Вдруг ему навстречу дьявол.
Конь шарахнулся с испугу.
«Ты куда? Что нос повесил?
Все поведай мне, как другу!»
Мурман скорбь свою поведал.
«Окажу тебе услугу!
Сам отдаст тебе царевич
Новобрачную подругу.
Коль тебе открою средство,
Мне отдашься в вечный плен?»
«Лишь обнять бы мне Этери,
А потом хоть вечный тлен!»
«Раньше следует условье
Нам скрепить у адских стен».
Подписал условье Мурман,
Средство требует взамен.
Молвил дьявол: «Молодую
От престола провожая,
Просом ты ее осыплешь, —
Не заметит молодая.
В тот же миг ее облепит
Насекомых мерзких стая.
Сколько б девушка ни мылась,
От укусов чуть живая,
Знай, не справится Этери
С гнусной жалящей толпой.
Если ж ты к ней прикоснешься, —
Мигом сгинет адский рой».
Так сказав, вернулся дьявол
В лоно бездны огневой.
Мурман же, продавший душу,
Поспешил к себе домой.
Все свершил он, как заране
Злая воля начертала.
Горсткой проса он осыпал
Ткань святого покрывала.
В тот же миг на молодую
Стая мерзкая напала.
Как ни мылась там Этери,
Все больней язвили жала.
Обнял страх Абесалома.
Он Этери свел с крыльца,
Возгласил он: «Мы миджнуры
{37}
,
Не достойные венца.
Веселитесь, злые силы,
Нам убившие сердца!
Отдаю свою Этери…
Пусть уходит из дворца!»
Мурман преклонил колена.
Так воскликнул он, ликуя:
«Я твой раб, слуга твой верный,
В дом изгнанницу возьму я».
Прикоснулся он к Этери —
Мигом сгинул мерзкий рой,
И в свой дом ее увел он
И нарек своей женой.
Жжет огнем Абесалома
Горький жар любви таимой.
Ищет с Мурманом он встречи,
Вечным пламенем гонимый.
Молвит: «Жизнью заклинаю!
Хорошо ль моей любимой?»
Тот: «Жену хвалить зазорно,
О царевич многочтимый!
Видел ты мой дом хрустальный,
Словно небо, он высок.
Там сидит моя Этери
{38}
,
Свет зари струя со щек.
Чистый лоб, густые брови,
Убран золотом висок,
Нос точеный, зубы — жемчуг,
Рот — тюльпанный лепесток.
Рядом с ней свекровь. Золовки
Заплетают — девять разом —
Ей агатовые косы,
Теша слух певучим сказом.
Девять деверей у двери
Блещут, равные алмазам,
И, подобный гвелешапи,
Смотрит свекор зорким глазом».