Царица Тамар забеспокоилась. Горе, если молодой воин будет просить руки ее самой. Не к лицу же царю не сдержать данное им слово! И она в душе взмолилась богу: о боже, если в самом деле он так думает, пусть тонет в воде.
Юноша еще раз взмахнул свободной рукой, но внезапно огромная волна ударила в голову, оглушила его и он пошел ко дну. Потонул юнец в водовороте, а ястреб снова улетел вдаль и сел на вершине горы.
Тамар вмиг послала водолазов. Они с трудом нашли утопленника и еле выволокли на другой берег. Доставить обратно его не удалось. Поймали наконец они и ястреба и доставили любимого Тамаре.
Царица была в глубоком горе. На той вершине, где сидел ястреб, она велела похоронить смельчака.
В следующем году на могиле юноши и на горе, образовавшейся от счищенной с ног воинов грязи, царица построила две крепости. Воздвигнутой на могиле молодого воина крепости Тамар дала название Корис-джвари — Ястребиный крест, а другой — Горис-цихе — Горийская крепость, только впоследствии Корис-джвари стала называться Горис-джвари.
Ответ Эристави
( Текст записан М. Алавидзе, сказитель Ш. Давиташвили («Лечхумская народная словесность», 1951 г.))
Турки вступили в Ксанское ущелье, а владетель Ксани — Эристави, укрепившись в своей высокой, господствовавшей над окрестностями крепости {49} , оказывал им яростное сопротивление.
Война принимала длительный характер. Турки осадили крепость и хотели взять ее измором. Народ, однако, не прекращал доставлять продукты питания осажденным.
Однажды турецкий паша подозвал к себе посыльного и велел отнести Эристави жареного ягненка и сказать:
— Знаю, тебе есть нечего. Посылаю ягненка, чтоб немного продержался, несчастный…
Был нерест — пора метания икры. Рыба устремилась к верховьям рек. В тот день, когда посланец паши доставил Эристави жареного ягненка, над крепостью пролетал орел, несший в когтях пойманного в реке лосося. Когда он поравнялся с башней, один из воинов грузин прицелился и, выстрелив, ранил орла. Орел выпустил из когтей добычу, и та упала в крепость.
Эристави обрадовался. Он подозвал посланца паши и, дав ему лосося, наказал сказать:
— Зря беспокоитесь, паша! Нехватки в продуктах и вине у нас, как видите, нет, — здесь вдоволь и живых лососей.
Турецкий паша снял осаду с крепости и вернулся восвояси.
Дождь
( Литературная обработка легенды была напечатана в книге Гульбат «Сборник грузинских легенд» (М., 1899). В предисловии к сборнику О. И. Грузинская писала: «Заметив с сожалением, что наши старинные легенды и предания утрачиваются из памяти народной, я решила собрать их и напечатать, хотя вполне сознаю несовершенство моего изложения». Ею собраны и обработаны более 25 легенд)
Во времена царя Георгия I, в XI веке {50} , жил знаменитый воевода Кэурс, из славной фамилии князей Орбелиани. Известно, что эти князья ведут род свой от императоров китайских и не раз вступали в родство с царями нашими, почему и положение их при грузинском дворе было исключительно приятное.
Надо прибавить к этому, что преданность и усердие князей Орбелиани вполне оправдывали эти отличия. Они из рода в род занимали должность начальника всех войск грузинских и удивляли мир своею храбростью.
Когда Георгий воевал с греками, Кэурс попал в плен, а так как это случилось во время битвы у деревни Ширимни, где погибло множество грузинских военачальников, в том числе спарапеты Рат и Зоват, братья Кэурса, то царь долгое время думал, что Кэурс убит вместе с ними. Только когда начались переговоры о мире, император Василий II предложил царю выменять Кэурса на четырнадцать крепостей, а именно: по одной в Тао, в Базиане, в Артане, в Кола, в Джавахете, в Шавшете и так далее, и сверх того просил в заложники сына Георгиева, трехлетнего царевича Баграта.
«Я так много обязан роду князей Орбелиани, что не пожалею за них и полцарства», — ответил царь.
При окончании переговоров решено было, что пребывание царевича, как заложника, в Константинополе продолжится лишь столько, сколько потребно будет времени для водворения греческого управления в вышепоименованных крепостях, и никак не долее трех лет.
Нашлись люди, которые осуждали царя за отдачу четырнадцати лучших крепостей впромен за одного человека, но народ чуть не разорвал их. Общая уверенность в воинских способностях князей Орбелиани была так неограничена, что многие открыто говорили: «Только бы вернулся Кэурс, а с ним мы не только вернем свои крепости, но, с божьей помощью, приобретем еще четырнадцать других». Ликованию по случаю его возвращения не было конца. Более же всех радовалась двенадцатилетняя дочь его Тамара.
Тяжелым горем лег на нее плен отца, в отсутствие которого она лишилась матери и брата. Увидев, что Тамара выехала к нему навстречу одна, в сопровождении старой мамушки и нескольких молодых прислужников, богатырь Кэурс, от взора которого бежали целые полчища, заплакал, как дитя.
Отец и дочь бросились в объятия друг друга и долго не могли расстаться.
Клики радости в народной толпе умолкли, все вспомнили добрую щедрую княгиню и красивого мальчика, всюду ее сопровождавшего, и невольно грусть омрачила общее ликование. Кэурс опомнился первый. Он обратился к встретившим его и пригласил их на свой двор разделить с ним трапезу.
«Тамара постарается своею приветливостью заменить вам мою княгиню, — сказал он. — Господь не без милости, в моей неволе он даровал мне сына взамен того, которого взял. Плиний, — обратился он к красивому юноше, стоявшему сзади его, — помоги сестре и мне угощать гостей».
Все взоры обратились на Плиния — высокого, стройного, с тонкими, правильными чертами лица. Чувствуя себя предметом общего любопытства, он покраснел и невольно опустил взоры, как стыдливые девы наши, и скромность эта сразу расположила всех в его пользу. Во время пиршества и Кэурс, и молодые люди обворожили всех своей любезностью.
Старый и всеми уважаемый вельможа Александр, которого за храбрость и воинские успехи прозвали Македонским, подсел к Кэурсу и начал так:
— Ты справедливо сказал, друг, что господь воздал тебе за потерю сына этим прекрасным юношей, привязанность и сыновняя почтительность которого к тебе всем нам видимы и располагают в его пользу, но мы бы желали знать, кто он и почему ты усыновил его.
«В моей неволе, — ответил Кэурс, — господь послал мне друга. Он был знатный сановник, любимец императора и не нуждался в дружбе пленника; тем не менее не проходило дня, чтоб он не посещал меня. Мы рассказывали один другому свои боевые воспоминания и скоро полюбили друг друга, как два брата. Когда пришло ко мне известие о смерти жены и сына, его дружественное сочувствие было единственным моим утешением. Он рассказал мне свою жизнь, и через него узнал я, что он лишился любимой подруги в день рождения Плиния, за жизнь которого в первые годы трепетал ежечасно. Мальчику теперь восемнадцать лет, и он здоров, но слабосилен и требует заботливого ухода. Перед отъездом моим сюда друг мой заболел и призвал меня к себе: