Теперь все было готово для вызывания. Вызыватель попросил Батайля сидеть тихо, а главное не произносить ни слова до самого появления вызываемой. Потом он вынул часы. Это был точнейший хронометр, установленный по географической долготе того места, где производилось вызывание. В тот момент, когда они уселись на места, оставалось две или три минуты до 10 часов вечера. Семь звезд, которые раньше были вырезаны, лежали одна на другой правильной кучкой справа от заклинателя. Он сложил их в порядке букв имени Люцифер, так что сверху лежала звезда с буквой L, под нею звезда с буквой U и т. д. Слева же от него лежал комочек золотой бумаги, смоченный розовым маслом. Заклинатель зажег спиртовую лампу и попросил Батайля задуть свечи, которые как раз стояли около него. Комната освещалась только бледным спиртовым пламенем.
Когда стрелка хронометра остановилась ровно на 10 часах, заклинатель взял в левую руку комочек надушенной бумаги и положил его на букву R, последнюю букву имени Люцифера, а средний палец правой руки, которую он держал широко разверстою, — на последнее А имени Asmodea. После того он свою разверстую левую руку прижал себе против сердца и громким голосом очень внятно и медленно проговорил:
— Асмодей, дозволь твоей супруге Диане появиться передо мною.
Потом он некоторое время посидел, зажмурив глаза и как бы ожидая чего-то. Потом он объяснил Батайлю, что в эту минуту он сосредоточенно считал секунды до 77. Это число у люциферитов тоже священное, потому что соответствует числу демонов-вождей, командующих легионами адских сил. Совершив этот счет, заклинатель открыл глаза и немедленно устремил их на свой хронометр, тщательно следя, когда стрелка будет показывать три минуты одиннадцатого. Когда наступил этот момент, он левой рукой быстро переложил надушенный комок бумаги на следующую букву имени Люцифера, вторую с конца, т. е. Е. И опять он произнес то же воззвание к Асмодею. Последовало новое зажмуривание глаз и новый счет до 77. Когда прошло еще три минуты, и было шесть минут одиннадцатого, он переставил бумажный комочек и палец на следующую букву и продолжал так до последних букв. Но после последнего перемещения он уже не зажмуривался, а взял бумажный комочек левой рукой и бросил его в пламя спиртовой лампы. Правой рукой он в то же время взял золотую звезду, лежавшую сверху (на которой были буквы L и M). Прежде всего он почтительнейше облобызал эту звезду с той и с другой стороны, а затем и ее сжег в пламени спирта; при этом ему, наверное, слегка обожгло пальцы, но он даже и бровью не повел и держал бумажку пальцами, пока она не сгорела вся дочиста. Теперь началось последовательное сжигание всех золотых звезд, но на этот раз с промежутками ровно в 7 минут — так, чтобы последняя звезда сгорела как раз к одиннадцати часам. Одиннадцать, как мы уже много раз упоминали, самое священное число у демонопоклонников. И в тот момент, когда догорела последняя звезда, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. В соседней комнате часы как раз пробили одиннадцать. Заклинатель в последний раз проговорил свой призыв: «Асмодей, дозволь своей супруге Диане появиться передо мной», и медленно открыл глаза.
Спиртовая лампа вдруг вспыхнула ярким белым пламенем, и в ту же минуту Батайль увидел перед собою на кресле, стоявшем по ту сторону стола, мисс Диану Воган.
— Друг мой, — сказала она, обращаясь к вызывателю, не глядя на Батайля и как бы совсем не видя его, — вот и я. Я была в Москве. Что вы от меня хотите?
— Простите меня, дорогая Диана, за то, что я побеспокоил вас, — ответил ей заклинатель. — Мы долго беседовали о вас вот с ним, с доктором. Это он пожелал видеть вас.
Тут она повернула голову к Батайлю и проговорила со смехом:
— Ах, в самом деле, здесь доктор! Вы человек неисправимый, доктор. Признайтесь откровенно, что вы призвали меня только из одного любопытства и что вам совсем нечего сообщить мне?
Батайль попросил позволения встать с места и подойти к привидению. Это ему было немедленно разрешено. Подойдя к призраку, он сказал:
— Я не знаю, кто вы, здесь появившаяся. Действительно ли вы мисс Диана Воган?
Призрак разразился громким хохотом.
— Надеюсь, — сказал он, — что вы не принимаете меня за злого духа?
Батайль, конечно, ответил, что не принимает, но все же не может постигнуть происходящего перед его глазами удивительного явления. Он взял в руки большую камышевую трость и направил ее прямо на призрак, который не оказал никакого противодействия. Трость прикоснулась к призраку, проткнула его насквозь, уперлась в спинку кресла, и ее конец, прикоснувшийся к креслу, от этого прикосновения мгновенно загорелся. Диана снова закатилась хохотом и вслед за тем мгновенно исчезла, а в руках Батайля трость продолжала гореть.
По окончании всей операции хозяин объяснил Батайлю, что такой способ вызывания Дианы был преподан самим Асмодеем с указанием всех его мельчайших подробностей. Надо только в точности следовать установленному порядку, проделать все, не упуская ни малейшей мелочи. И тогда вызывание, наверное, будет удачно. Хозяин предлагал самому Батайлю в этом убедиться. Предлагаем и мы, со своей стороны, то же самое нашим читателям, если бы между ними нашлись ярые любители таинственного, не очень боявшиеся чертей. Батайль же, со своей стороны, остался при глубоком убеждении, что перед ним являлся не призрак самой Дианы Воган, а просто-напросто черт, принявший ее внешность.
В ряду множества чудес, виденных Батайлем, можно отметить те таинственные явления, которые он наблюдал в Сингапурском кружке палладистов. Он попал там на одно торжественное собрание, во время которого посвящали в высший чин секты какую-то девицу из высшего общества. Ритуал избрания мы описывать не будем, потому что это вещь довольно скучная. Состоял он в обмене разными волшебными условными словами, а мы уже приводили примеры таких опросов, выдержанных самим Батайлем. Значительную часть этого рукоположения составляла длиннейшая речь председателя собрания, с которой он обращался к новой избраннице. Эта речь представляла собой подробное изложение учения палладистов, о котором мы тоже уже дали понятие. Поэтому мы, опустив все это, перейдем к заключительным сценам торжества, начавшимся уже после того, как самый акт посвящения был вполне закончен.
Все в торжественном молчании уселись на свои места, и огни в зале были потушены. И тотчас вслед за тем обнаружилось очень странное явление. В зале, само собой разумеется, находился алтарь Бафомета, как и во всех демонопоклоннических капищах. И вот этот алтарь начал испускать свет, словно он был намазан фосфором. Сходство с фосфорным светом дополнялось еще тем, что от алтаря поднимался ясный дымок, а предметы, намазанные фосфором, всегда дымятся. Движение этого дыма сообщало воздуху некоторые дрожания, колебания, и оттого казалось, что вся статуя идола как бы колеблется. В воздухе распространился явственный чесночный запах, что еще более подтвердило догадку Батайля, что свечение зависело от фосфора. Сквозь эту дымку света идол казался бледным, как бы изваянным из воска. Ближайшие предметы не были освещены этим светом; светился один только алтарь со статуей, в зале же царила кромешная тьма. Сбоку, невдалеке от алтаря, была устроена возвышенная кафедра, с которой обычно говорили ораторы. Батайль еще раньше заметил, что внешняя фигура этой кафедры была какая-то странная; вначале он не разобрал, на что походит эта фигура, но вот теперь, в потемках, после того как начала светиться статуя Бафомета, засветилась и кафедра, и тогда Батайль ясно увидел, что она имеет форму мертвой головы с разинутым ртом и с рогами. Можно было ясно различить и рога, и глазные впадины, и треугольную носовую впадину, и рот с зубами. Все эти детали теперь ярко светились. Похоже было на то, как будто бы из-под пола высунулась страшная дьявольская голова. И вот в центре этой страшной фигуры, т. е. во рту ее, появилась новая светящаяся фигура; это был сам председатель собрания Спенсер. Он взошел на кафедру тихо, никем не видимый в потемках, и его одежды были, по всей вероятности, тоже напитаны фосфором, потому что он тоже светился, как и алтарь, и кафедра. Батайль думал сначала, что Спенсер обратится к собранию с речью, но тот безмолвствовал. Он опустился на колени и положил руки на края кафедры. Потом он опять поднялся на ноги, осенил свою грудь крестообразным движением, только исполнил его в обратном порядке. Потом он вдруг принялся изо всех сил дуть ртом. По этому странному сигналу все присутствующие поднялись со своих мест. Каждый из них обернулся к той стене, которая приходилась против кафедры. Послышался шум больших полотнищ, как бы наматываемых на вал, и в самом деле оказалось, что обои, покрывавшие эту стену, поднялись, раздвинулись, и стена обнажилась. Тогда все присутствующие повторили жест председателя: т. е. сделали крестообразное движение рукой и начали изо всех сил дуть. Потом опять настала тишина, и как раз в этот момент на каких-то невидимых часах глухо пробило двенадцать — ровно полночь. Опять настало мертвое молчание, а вслед за ним по капищу пронесся продолжительный жалобный вой. Можно было различить, что эти унылые звуки сосредоточиваются вверху, под сводами капища. И опять настала минута полного молчания. Потом вдруг на обнаженной стене появился огромный белый круг, который, как понял Батайль, должен был изображать собой католическую причастную облатку. Круг этот начал вращаться сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее и, наконец, разлетелся на тысячи кусков, но без малейшего шума. На месте круга появился силуэт черной курицы, которая со всех ног бежала куда-то, раскрыв клюв и как бы в ужасе подняв перья; за курицей гналась большая очковая змея, которая наконец настигла курицу и укусила ее. Курица тотчас повалилась на спину, одиннадцать раз свела и развела лапы и подохла. А змея после того медленно ее проглотила, причем видно было, как от массивного тела курицы вздувается тонкое тело змеи. После того змея, как бы постепенно потухая, пропала из глаз. На месте змеи и курицы появилась летучая мышь, которая пролетела в левый угол стены и исчезла. Дальше появился козел, который то открывал, то закрывал глаза и сам весь то исчезал, то вновь появлялся. Все это время вверху, над своей головой, Батайль слышал какие-то престранные звуки, словно там, в вышине, под сводами капища, передвигались какие-то тяжелые предметы. Но различить ничего было нельзя, потому что кругом стояла непроницаемая тьма. Но вот Батайлю показалось, что стул, на котором он сидел и около которого теперь стоял, как будто бы двинулся с места и при этом даже слетка задел Батайля. Он протянул руку, чтобы ощупать стул, но около него было пусто: стула не было. Батайль протягивал руки во все стороны, стараясь нащупать стулья соседей, но повсюду вокруг его оказывалась пустота. Все стулья куда-то исчезли. Куда они исчезли, Батайль не мог и придумать, а в потемках не было возможности ничего рассмотреть. И на стене ничего больше не появлялось. На ней виднелась теперь только крошечная светлая точка, искра, и вся стена по временам потрескивала. Искорка то исчезала, то снова появлялась. Запах чеснока становился все крепче и крепче. Между тем к искорке присоединилась еще другая, потом третья, четвертая, и, наконец, вся стена покрылась этими искрами; одни из них тухли, другие загорались, и вся эта игра искр как бы клонилась к тому, чтобы из этих светлых точек составились какие-то фигуры. Искорки мало-помалу сочетались, вытягивались в линии и, наконец, из них образовались какие-то фигуры и как будто буквы, но совершенно неизвестного языка. Батайль полагал, что это разные демоны пишут свои имена. Эта его догадка сейчас же и подтвердилась. Председатель Спенсер, который стоял на кафедре, вытянув руки вперед по направлению к той стене, выкликал одно за другим имена разных демонов: Синбук, Дагон, Зарек, Фарзуф, Уриель, Астарот и т. д. Как только он произносил имя, искорки на стене сбегались и соединялись в особую фигуру, которая и представляла собой подпись выкликнутого демона. При имени Бааль-Зебуба на стене появился иероглиф, давно знакомый Батайлю, потому что он видел его начертанным на подножии всех статуй Бафомета. Фигуры подписей были самые причудливые; многие из них напоминали фигуры животных и насекомых, по преимуществу отвратительных. В конце этой переклички на стене появилась громадная голова дьявола, чрезвычайно яркая. Она страшно ворочала глазами и открыла рот, как бы собираясь говорить, но ничего не сказала, а тотчас же исчезла. После того все лампы в зале сами собой вспыхнули, залив зал светом, который показался нестерпимым после долго стоявшей темноты. А в это время с такой же мгновенностью потух свет Бафометовых алтаря и кафедры. Обои на стене вновь привели в порядок.