Выбрать главу

Идемо, повествует обмиравшая старушка, коли ж гризутця два собаки над шляхом, так гризутця, так гризутця! А дид и каже: се не собаки, се два брати, що погризлисьта й побились, идучй степом; то Бог и сказав: коли вже й ридни брати бъютця, те де ж буде те добро миж людьми? Нехай же, каже, стануть вони собаками и грызутця.

Идемо, аж ходять воли в такому спашу, що й риг невидно с трави, а сами худи, худи, як дошка. А биля их ходят воли по самий земли — ни травинки пид ногами нема, да жир аж по земли тилипаетця. От дид и каже: оце, що худии воли, то то багати люде, що жили сами в роскоши, а бидним не помагали; а ситии воли, то то бидни люде, що од свого рота одиймали та старцям из последнего давали. Отже вони тепер и сити й напоени, а тии по роги в спашу, та худи, як дошка.

Идемо, аж миж двома дубами горить у поломъи чоловик и кричить; ой, проби! «Укрийте мене, бо замерзну! Ой укрийте мене, бо замерзну!» Дид и каже: «Оде той чоловик, що просився до его зимою в хату подорожний, а на двори була метелиця та хуртовина, а вин не пустив, дак той и змерз пид тином. Оце ж тепер вин горить у поломи, а ему ще здаетця, що холодно, и терпить вин таку муку, як той подорожний терпив од морозу».

Идемо дальше, коли лежить чоловик коло криници; тече ему ривчак через рот, а вин кричит: «Проби! Дайте напитьця! Проби! Дайте напитьця!» Дид и каже: «Сей не дав чоловикови в жнива води напитьця; жав вин на ниви, аж иде старчик дорогою, а жара велика, Спасивська. «Ой,— каже,— чоловиче добрий! Дай, ради Христа, води напитьця!» А вин ему: «Оце ж для тебе вивиз! Биллю на ниву, а не дам такому дармоиду, як ти!» То от, тепер ему ривчак через горло бижить, а вин ще пить просить, и до вику вичного буде ему так жарко да тяжко, як тому старцеви, що йшов дорогою»'.

Идемо, аж кипить у смоли жинка, а перед нею цибулька лежить. Дид и каже: «Се мучитця так мати вашого старого титаря Онисима, що було все старциве годуе та бидним помогае, а николи жоднои души не обидив и ни в одному слови не збрехав. Була вона богата, та скнара, що од ней нихто й хлиба куска не бачив. Ото раз полола вона цибулю, аж иде поуз дворье дид-старец. «Подари,— каже,— пани матко, ради Христа!» Вона вирвала стрилку: «Прийми,— каже,— старче Божий». Тилько ж од ней и бачили. От, як умерла... взяли ии небогу та й потягли в пекло.

Егорий Храбрый

Как в городе, во Иерусалиме, При царе было, при Федоре, При царице было, при Софее, Породила она Федору три дочери, Еще четвертого Егория Хараброго. Выходит из той земли, из жидовские, Жидовские, басурманские, Царища Мартемьянища. Полонил он у Федора три дочери, Еще четвертого Егория Хараброго. Злодей-царища Мартемьянища Святому Егорию глаголует: — Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свети! Ты не веруй самому Христу, Самому Христу, Царю Небесному; А ты веруй сатане врагу со диаволом». Святой Егорий глоголует: «Я не верую сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; А я верую самому Христу, Самому Христу, Царю Небесному!» Злодей царища Мартемьянища На святого Егория осержается, На святое тело опаляется, На святое тело на Егорьево: Повелел Егория в топоры рубить. Не добре Егория топоры берут, У топоров лезвея посломалися От святого тела Егорева. Злодей-царища Мартемьянища Святому Егорию глоголует: «Ох, ты гой еси, Егорий Харабрый свет! Ты не веруй самому Христу, Самому Христу, Царю Небесному; А ты веруй сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом». Святой Егорий глоголует: «Я не верую сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; А я верую самому Христу, Самому Христу, Царю Небесному!» Злодей-царища Мартемьянища На святого Егория осержается, На святое тело опаляется, На святое тело на Егорьево: Повелел Егория во смоле варить. Не добре Егория смола берет, И поверх смолы Егорий плавает, Сам стихи поет херувимские, Он гласы гласит все евангельские. Злодей-царища Мартемьянища На святого Егория осержается,