– Простите его, – виновато улыбнулся фрейсам Атанарих, – Он привык жить среди людей, которые не боятся позора. Думает, все такие.
– Он ничуть не оскорбил нас, Атанарих, сын Хродерика, – добродушно развёл руками Рицимер. – Ведь Басиан поклялся, что будет беречь тебя.
– Я не дитятя, – буркнул Атанарих и поспешил в палатку, где в мешке лежала его праздничная туника и золотое ожерелье, подаренное рихом Аллобихом за победу в праздничных поединках.
До Фрейсовой косы, где был стан Зубров, плыли на огромном, человек на двадцать, челне. Четверо фрейсов легко управлялись с ним, предоставив гостю честь праздно сидеть на носу.
От станов на берегу несло дымком и съестным, раздавался весёлый гомон – торговля закончилась, везде варили ужин. Сначала тянулись сплошь крекские и тауросские* суда. И Атанарих невольно подумал, что подобное тянется к подобному. Крексы и тауроса – один народ, только крексы изнежились, потому их легко завоевали венделлы. А тауроса противостоят сёрам много лет, и хранят воинскую доблесть. Но держатся оба племени не то, что рядом – вперемежку.
Дальше шли лёгкие корабли сёров – все, как один, с выступающим носом и высоко поднятой кормой. Рядом – плоты хаков. Явственно пахнет мясным чадом и конским навозом. Как сёры – утончённые, любящие благовония и умащения, – терпят такое соседство, Атанарих не понимал. Даже подумалось: «Сёры, значит, такие же кровожадные, быстрые до грабежа, как и хаки». А вот и улебские* корабли – стройные, похожие на лебедей. Улебы останавливаются подле мортенсов. Когда Атанарих прибыл на остров, он долго не мог на взгляд отличить, кто перед ним: мортенс, фрейс или улеб. Все светловолосые, бородатые, одежда похожа: рубахи да штаны, на плечах плащи, на ногах – поршни или плетёные из коры короткие обутки. Сапоги – редко у кого. Фрейса хоть по говору отличишь, а улебы с мортенсами всё равно непонятно лопочут. Басиан объяснил: на вышивки надо смотреть. Фрейсы любят чёрное с алым мешать, мортенсы – по белому красным шьют. Улебы – тоже, но узоры совсем другие...
Наконец показалась пустынная Фрейсская коса – только перевёрнутые долблёные челны лежали на прибрежной гальке. Родичи венделов не любили селиться на открытых местах и заняли тенистую дубраву – в паре полётов стрелы от реки. Атанарих, привыкший к мысли, что в лесах жильё ставят либо разбойники, либо поклонники Солюса, прячущиеся от людей, подивился этой привычке. Но ещё больше поразил его вид становища. Фрейсы не разбивали шатры, а строили полуземлянки, пугающе похожие на хлайвгардсы* – последние пристанища умерших венделлов. Столбы с черепами различных зверей, красовавшиеся перед каждой землянкой, усиливали сходство. В домах венделльской знати изображения зверя–предка каждого рода давно стали делать из золота, серебра или бронзы, а на кладбищх по старинке водружали черепа. Только сообразив, что входы в землянки обращены на полуденную сторону, Атанарих смог преодолеть охватившую его оторопь и даже попытался догадаться, какой зверь положил начало роду Рицимера и Фритигерна. Череп был похож на бычий или турий, но массивнее и рога другие.
– Это зубр, – пояснил один из спутников – кудрявый и круглолицый, – Неужели никогда не видывал?
Атанарих покачал головой.
– Только от стариков слышал – лесной бык, сильнее которого нет, верно?
– Верно, сильнее зубра нет никого, – согласился Рицимер. – Даже медведь и лев его боятся.
Тем временем из дверного проёма появился, опираясь на посох, старец – такой же коренастый, как Рицимер. Годы согнули его, но было видно, что он ещё крепок и подвижен, а посох взял больше для того, чтобы придать своей могучей фигуре величавость.
Рицимер тронул юношу за плечо, шепнул тихо:
– Моего отца зовут Рекаред, он сын Фритигерна.
Атанарих поклонился хозяину и приветствовал его так учтиво, как будто старик был не мужланом, а воином. По правде сказать, на деревенщину он ничуть не походил – ни статью, ни взглядом, ни даже одеждой.
Рекаред улыбнулся, и Атанарих отметил хитрый, приценивающийся взгляд фрейса. «Этот своей выгоды не упустит», – решил он, улыбаясь в ответ.
– Приветствую тебя, Атанарих, сын Хродерика Вепря. Слава о твоей победе уже облетела Торговый остров. Для меня честь принимать у своего очага такого умельца, как ты.
– Это для меня честь разделить с тобой трапезу, могучий Рекаред, – отозвался Атанарих. Старик величавым кивком велел следовать за ним.
Они шагнули в дымный полумрак, вкусно пахнущий жареным мясом. Внутри жильё фрейсов походило на хлайвгардсы не меньше, чем снаружи. Такие же высокие, до колена, дерновые приступки вдоль увешанных оружием стен. Только сложенный из скрепленных глиной булыжников очаг у входа, да изображение хозяйки очага Фровы и выдавали, что тут не мёртвые живут. Атанарих низко поклонился богине и попросил у неё разрешения остаться в доме.
К приходу гостя готовились: расстелили на полу свежую траву, укрыли дерновые приступки расшитым холстом и сейчас две простоволосые жещины расставляли на нём долблёные блюда с лепёшками, печёной рыбой, жареными на вертелах тушками какого– то не слишом крупного зверька и горшки с варёным зерном – фрейсы называли его кашей. Когда принесли два ушастых сосуда, склёпанных из дощечек, и небольшие резные чаши, видом напоминавшие уточек, стали садиться за столы. Атанариху указали место подле хозяина, среди старших. Сверстники – Фритигерн, Гелимер и ещё один юнец сидели в дальнем конце стола, почти у входа. Робея величавого старика, Атанарих опустился на указанное место.
Рекаред назвал гостю своих сыновей – Рицимера и Зизебута, племянников – Сара, Гундобальда, Гермингельда, Эвриха и Теодемера – сыновей своих пятерых братьев. Показал внуков – Фритигерна, Гелимера, Рарога, Радагайса, и Теодеберта (Атанарих, кроме троих, знакомых ему ранее, уверенно запомнил только Сара, который был несколько уже в плечах, чем остальные Зубры, да ещё своего ровесника Теодеберта).
Приступили к трапезе. Атанарих, боясь показаться невежей, внимательно смотрел на сидевшего напротив Рицимера. Обычаи фрейсов мало отличались от венделльских. Так же перед едой старший в доме подносил угощение Фрове, потом делил мясо. Трепетное отношение к варёному зерну – каше – было внове. Но Атанарих быстро понял, что черпать кашу из общей миски надо не чаще, чем старик. И, схлебнув, обязательно класть ложку на холст, закусывать мясом или рыбой, а не черпать два раза подряд. Сдержаться было не сложно – Атанариху каша не понравилась. А вот мясо было очень вкусным. И даже когда он узнал, что диковинный зверёк – обычный сурок, всё равно не счёл угощение менее вкусным.
Пировали неспешно. Провозглашали здравицы в честь гостя и присутствующих. Чинно беседовали об урожае, охоте и прочем житье–бытье. Атанарих, как полагается воспитанному юноше, помалкивал. Женщины сновали вдоль пирующих, подкладывая на лепёшки рыбу, наполняя медовым напитком опустевшие ковши. Напиток этот, как показалось Атанариху, ничуть не туманил голову, только согревал и веселил сердце.
Так что, когда со стола убрали опустевшие плошки, и Рекаред начал расспрашивать гостя, Атанарих уже утратил робость, но ничуть не отупел и не осмелел больше меры. Он мог бы прихвастнуть, расписывая свои умения, подвиги и значение при дворе риха Аллобиха, но постыдился врать. Отвечал коротко и почтительно, замечая, что многое в его рассказе и так кажется фрейсам странным. Рекаред не мог понять, как можно обучать сына только воинской премудрости, и легко отпустить его из дома. Рицимера удивило, что рих Аллобих легко расстался с умелым воином. И все поразились, что венделлы много лет живут в мире, и Атанарих ушел из этой благодатной земли только для того, чтобы найти, где воевать.
– Я мог удовольствоваться той честью, которая досталась мне по праву рождения. – пытался объяснить им Атанарих, – но нелепо покупать меч и вешать его на стену, чтобы он ржавел от безделья. Вот и я…
На этих словах губы старого Рекареда дрогнули не то в печальной, не то в презрительной улыбке. Атанарих осёкся, поняв, что сказал что–то не то.