Как прослышал Рязанский князь Юрий Ингваревич о приближении полчищ несметных и неведомых, так послал старшего брата своего Федора с богатейшими дарами — с золотыми и серебряными сосудами, табун лучших скакунов привели русские.
Принял Батый подарки. А какой-то предатель шепнул ему, что есть жена у Федора Евпраксия — красавица, как звезда утренняя.
И потребовал Батый:
— Отдай мне свою жену!
Как перевел толмач слова басурмана, так потемнел лицом Федор и сказал:
— Лучше помереть мне на месте, но такого бесчестия не будет.
И тотчас же зарезали его слуги Батыевы.
Двинулись татары на Рязань. Топтали они озимые посевы, сжигали деревни, все на своем пути сметали. А тех, кто в руки им попадался, убивали без пощады.
Некованные кони их были резвы и выносливы, а кривые сабли остры, как осока. Метко стреляли татары из луков. И военачальников своих слушались, как сыновья отцов. А кто в битве коня заворачивал, того на месте закалывали. Оттого и славились татары своей отвагой.
Послал Рязанский князь Юрий гонцов во Владимир к своему тезке великому князю Юрию.
— Поспешай немедля. Собирай полки. Забудем прежние распри. Идет на нас сила небывалая. Сына моего любимого убили.
В стародавней вражде с Рязанью были князья Суздальские. Надумал великий князь Юрий недобрую думу:
«Не сыщут татары дороги во Владимир. Преградила им путь Ока широкая, далее леса и болота раскинулись, по тропе узкой лишь гонец проскачет. Не добраться татарам до берегов Клязьмы. А коли побьют и пожгут они рязанцев — видно, такова соседям судьба».
И не направил Юрий свои полки на подмогу.
Ничего другого у рязанцев не оставалось, как взяться за оружие и идти к рубежам своей земли, навстречу полчищам Батыя. Встретились обе рати, но силы были слишком неравны. Однако победа досталась врагам дорогой ценой, погибло их множество. И рязанцы все до одного, вместе со своим князем, пали смертью храбрых.
Подступили татары к Рязани. Встали на стенах все жители — и стар, и млад, и жены. Лили они на врагов смолу горячую, камни кидали.
Но славились татары своим умением осаждать и скоро брать города. Были у них стенобитные тараны, называемые пóроки. Вешали они на цепях на особые станки комлем вперед двадцатиаршинной длины вековые сосновые лесины, раскачивали их туда-сюда, били торцом по дубовым бревнам стен и разбивали стены. Таких хитроумных орудий не знали на Руси.
И еще были у татар камнеметы. Меж двух бревен растягивали они жилы верблюжьи, словно рогатки мальчишечьи, и закидывали в город камни, в горящую паклю обернутые. И камнеметов на Руси тоже не знали.
Говорит летописец: «Нача же Батый пороки ставити и бити на град».
На шестой день, 21 декабря, в трех местах рухнули рязанские стены, и закипела битва на улицах, пожаром объятых. К вечеру взяли татары Рязань, пожгли, пограбили дочиста, побили всех жителей до единого и далее направили коней.
Говорит летописец:
«И не было стонущаго, ни плачущегося… Но вси вкупе мертвы лежаще».
Молодая княгиня Евпраксия с малолетним сыном своим убежать успела и в монастыре Николы на реке Осетре укрылась. Как завидела она, что скачут татары, так поднялась на монастырскую башню и с сыном на руках бросилась вниз. Тут и смерть пришла и ей и младенцу[35].
Дальше, дальше пошли татары на северо-запад. Нашелся проклятый изменник, кто показал им брод через Оку. Переправились они на левый берег, повернули коней на Коломну.
Встретил их передовой отряд суздальцев. Схватились рати под коломенскими стенами. Но было русских в двадцать, а то и в тридцать раз менее, немногие бегством спаслись. Сожгли татары Коломну и всех жителей до единого поубивали.
Подобно огненному смерчу, дальше и дальше, к самому сердцу земли Русской подбирались их тумены.
Подошли татары к городу Москве, обложили стены городские от поля до речки Неглинной, до скованной льдом Москвы-реки. Засело за кремлевскими деревянными стенами войско суздальское под началом воеводы Филиппа Нянько и третьего сына великого князя Юрия отрока Владимира. Было ему шестнадцать только лет.
В страшной битве полегли костьми русские, пал старый воевода. Москва погорела до последней избенки, жители были убиты, молодой княжич Владимир в плен попал; лишь немногие, «босые и беспокровные, издыхающие от мраза <мороза>», спаслись.