-Угу. Спаситель, - подтвердила я, стараясь не коситься на него. – Слышь пациент, прикрой стратегически важные участки тела, а то сейчас твоя вторая половинка нагрянет и как устроит нам с тобой сцену ревности в лучших традициях трагического жанра: с членовредительством, рукоприкладством и последующим умерщвлением гнусных прелюбодеев.
Ниелииль одарил меня широкой улыбкой, но одеялом всё-таки прикрылся. Я облегчённо вздохнула. Муженёк сестры лукаво прищурил глаза и принял позу пособлазнительней. Шёлковая простынка как назло очень завлекательно обрисовала его фигуру, приведя меня к неутешительному выводу, что никакого значения не имеет прикрылся он или остался так как был.
-Ни-е, - нараспев произнесла я, серьёзно глядя в хитрющие глаза мужчины, - тебе Ли, что давно сцен ревности не устраивала? Острых ощущений захотелось?
-Нет, - Ниелииль мгновенно посерьезнел, сел в постели и обмотал вокруг бёдер одеяло. – Просто, знаешь ли, хочется нормальных отношений, а не балансирование на грани скандалов.
-И ты решил их со мною что ли построить? Ну, эти отношения? – решила немного пошутить над ним.
-А почему бы и нет? – улыбнулся он, потрепав меня по волосам. – Мне ведь действительно надо было чуть-чуть подождать…
-Хей, придержи единорога! – оборвала его и не очень любезно предложила. – Давай не будешь говорить то, о чём потом мы оба будем жалеть!
Ниели на миг грустно улыбнулся и тут же расплылся в поначалу неестественной, но потом уже более правдоподобной улыбке. Уж пусть лучше вид делает, что ничего не случилось, чем говорит всякие глупости.
-А где Кайри? – спросила его, чтобы и тему разговора перевести, и заодно узнать какого грифона племянник вчера в своей спальне так рано оказался. – Вы же вместе гуляли, его, наверное, тоже подлечить надо.
-Так он во дворце, - пожав плечами, отозвался мужчина, внимательно заглядывая мне в глаза. – Он вчера с нами хорошо, если час посидел, а потом отговорился делами и ушёл.
-А-а-а, - протянула задумчиво и поспешила слинять. – Ясненько. Ну, я побежала, а ты досыпай!
-Поспишь тут, - добродушно проворчал он, похоже, приведя себя в душевное равновесие.
Я лучезарно ему улыбнулась и выпорхнула из комнаты. Меллитана как и прежде ждала меня в коридоре, прислонившись спиной к стене и с неподдельным интересом изучая большой портрет, висевший напротив неё. Бросив взгляд на картину, признал в ней работу мастера Блариана, художника-южанина, который какое-то время жил при дворе кузена, когда мне было пятнадцать.
Помниться мне, мама в то время загорелась сделать семейный портрет, но из её затеи тогда совсем ничего не вышло. Ниелииля король отправил в Шаскан какой-то договор подписывать, а Лилин потащилась вслед за мужем. Жани в это время гостила у родни супруга в Небесном Царстве. А Шелли тогда было два года, и долго сидеть на месте этот милый ребёнок не мог.
Родительница была безмерно опечалена, тем фактом, что не может собрать всю семью вместе и тогда в её голове родилась новая гениальная идея. В общем, мамуля решила заказать портрет жениха и невесты, то есть меня и Кайрииля. А если мама загорелась какой-то идей её очень сложно переубедить. Пыталась, так что знаю – это бесполезно.
В общем, шантажируя меня, тем, что запретит мне ехать с папой в Элентель на ярмарку, мама заставила меня позировать художнику в течение недели. Моё мнение – портрет вышел нелепый до безобразия и не стоил затраченных денег, убитого мною времени и потраченных нервов, моих, разумеется.
И вот на холсте размером в шесть локтей на три на фоне зеленовато-голубой обивки бирюзовой гостиной, красовались я и Кайри. Я тощая аки шкелет, затянутая в по-детски короткое белое платье, с затянутым на дистрофичной талии небесно-голубым кушаком смотрелась откровенно жалко. Особенно жалко смотрелось моё несчастное бледное личико в обрамлении туго завитых локонов, на которых покоилась дурацкая тяжеленая диадема.
Собственно диадема была не такая уж и дурацкая, а даже совсем наоборот. Это украшение было одной из древнейших реликвий и регалий нашего королевского дома. Безумно прекрасная и изящная вещица из голубого серебра, украшенная королевскими топазами изумительного льдисто-голубого цвета, полагалось носить принцессе, дочери короля, или названной дочери короля, то есть жене принца.