Согласился на это Антип Седой. Панкратий вскоре в амбар крест общинный перенёс, о восьми сторонах крест, как по старой вере полагается. И книги ещё свои молельные. С тех пор молились все таватуйские по-старому. Двумя перстами крест клали, пели в один голос, поклоны исполняли как положено, попов не признавали, а крестным ходом вкруг антипова амбара посолонь ходили. Постились строго, верили горячо.
Стал Таватуй староверским местом, а Панкратия Фёдорова стали почитать как праведника. И неспроста. Жизнь его была к людям повёрнута: много он добра сотворил, помогал многим да молодых к добру наставлял. Жил просто и бесхитростно. Вот только одна странность за ним водилась — везде носил Панкратий при себе пару камней заветных. Ничего особенного, камни как камни, таких тут полно по берегам-то валяется. Спрашивали про них, а он молчит, только улыбается в бороду да глаз щурит.
Сказание о кончине Кали-Оа
Есть у унхов такая пословица: «Сперва из человека жизнь уходит, а потом уж он умирает». Жил до старых лет Кали-Оа, жил столько, сколько унхи не живут, а жизни-то в нём вовсе не осталось. Давно уж собаки его Туа и Тава подохли, да вот удивительное дело — обе в один день. Забыл их хозяин, памяти не стало, язык не слушается, ноги не ходят, руки не держат. Стал старик обузой для племени — все от него отвернулись. Забыл народ о том, кто его на рыбное место привёл. Лишь внучка его любимая Сийтэ с дедом всё время. Кормит она его, умывает, волосы седые рыбьим хребтом расчёсывает. Молчит старик, только мокрыми глазами на неё моргает, а девушка говорит с ним, говорит, да ласково так, словно с ребёнком малым. Так они и жили от всего племени на отшибе.
А времена те для унхов тяжёлые были. Многие из них от башкирских сабель полегли, многих болезнь пятнистая съела. Последних лодок на похоронном холме стало больше, чем домов в деревне. «Последней лодкой» унхи открытый гроб называли, куда мертвеца нарядного клали. В землю зарывать, как у православных, у них принято не было. Лодку для Кали-Оа соседи уж давно приготовили в надежде, что скоро умрёт старик и дом свой освободит. Много раз Кали-Оа от смерти уходил, вот и теперь она не очень торопилась.
Пока лодка рядом с домом стояла, Сийтэ украсила её пёстрым узором по краю, в середине большую рыбу нарисовала, а в середине рыбы — человека, а в середине человека того опять рыбу, только мелкую. Соседи ходили мимо и завидовали — не в одной семье такого похоронного наряда не было.
И случилось это в самой середине лета, когда над Таватуем круглая красная луна встала. Объявилась напротив деревни Гора-Рыба. Сама явилась, не звал её никто. Сказала рыба, что эта ночь последняя для старого унха будет. «Только не ставьте лодку на холме, как у вас заведено», — просит Рыба. «А что нам делать тогда?» — спрашивают унхи. «Пустите лодку на воду. Я его сама хоронить буду». Подивились унхи, но спорить не стали. Пускай, мол, хоронит как знает — нашим легче. Только одна Сийтэ заплакала, узнав, что расстаётся она с дедом своим навсегда. В последний раз накормила она его, напоила, вымыла да расчесала.
Как солнце за гору ушло, явились соседи, подняли старика, уложили его в лодку и потащили к берегу. Только коснулась лодка воды, так сразу поплыла она сама в сторону рыбы-острова. Любопытные унхи высыпали на берег поглазеть, что дальше будет. А тем временем розовый свет по всему небу разлился, да так нарядно, словно бы праздник какой. Небо чистое, лишь над островом два облака большие, точь в точь как две белые собаки стариковы. Гора-Рыба рот свой огромный открыла, а лодка Кали-Оа прямиком туда и заплыла. «Зачем ты съесть нашего старика хочешь?», — закричали унхи. Только видят они, что рыба рот не закрывает. Тем временем небо стемнело, а внутри рыбы светло стало, будто кто в пещере факел запалил.
И видят унхи, как встал из лодки старик. Глядь, а он и не старик вовсе — седые волосы почернели, а грудь силой налилась. Дальше ещё чуднее было: борода у Кали-Оа исчезла, а сам он будто бы ростом меньше стал. Не мужчину видят унхи, а мальчика. С мальчика одежда упала, которая велика ему сделалась, а он и не мальчик уже, а младенец беспомощный. Показалось унхам, что младенец тот будто внутри прозрачного пузыря над лодкой повис. Свернулся младенец клубком и стал с каждым мигом уменьшаться пока совсем из виду не пропал. Как случилось это, Гора-Рыба рот свой закрыла, и темно стало. Только звёзды над озером моргают, да костры того берегу в воде отражаются.