И тут же привела пример, как у ее батюшки вот такой же уродился жеребенок, а через три года перевелась вся живность и тятенька вынужден был переменить местожительство.
– Ишь ты, – поцарапал в затылке Михайла Юсков. – Жалко жеребенка. Роспись у него, как вроде под дугу с колокольцами. Ну да быть по сему! Бери, Зырянка, твою живность не переведет. Ежели и освободишься от лишней живности за очкуром – тебе же в пользу. Только упреждаю: к кобылице не подпущу зебру. Бери и выкармливай сам.
Зырян взял жеребчика, кормил его молоком из соски, выделанной из коровьего вымени, холил, что малое дитя, мыл, скреб ему шкуру: жеребчик рос да рос, как на опаре. Вся деревня стекалась в ограду Зыряна любоваться на полосатую «оказию». Мужики прищелкивали языками, хвалили, судили, толковали разное, а полосатая зебра росла. Попробовал Зырян трехлетка на вожжах – рвет, что огонь в трубу под ветер. Ноздрями пышет, глазищами так и стрижет. Не удержишь втроем.
Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Так и на бедняка все беды и злоключения.
Случилось на Троицу гостевать в доме Михайлы Юскова золотопромышленнику Ухоздвигову. Узрил он полосатого жеребца да и спросил у хозяина: чей, мол, красавец? Это же, говорит, не лошадь, а картина галереи купца Третьякова. Такая присказка ударила хозяина, что ременным гужом по мягкому месту. Картин галереи купца Третьякова Юсков, конечно, не видел и не слышал про них, но сказано-то кем! Самим Ухоздвиговым!..
– На таком красавце к царским подъездам санки подавать, а не пыль в вашей улице мести. Чей же это, а? Нельзя ли купить? – приставал Ухоздвигов, глядя в окно.
Даже у разноглазой Галины Евсеевны дух сперло.
– Да… наша… скотинка… – выдавила она из себя, едва ворочая языком.
– Ваш? Што ж ты молчишь, пень березовый! – обрушился миллионщик на Юскова.
Купить! Немедленно купить! Сию же минуту. Миллионщик успел прикинуть, как он подъедет на таком жеребце к дому енисейского губернатора в Красноярске и как все будут удивлены и ошарашены. «Знай, мол, наших! Это вам не четверка орловских рысаков Иваницкого, а полосатый. Видывали такого? В Африке, да и то не лошади, а зебры».
– Так что же, по рукам, хозяюшка? – обратился Ухоздвигов к Галине Евсеевне, сообразив, что иметь дело придется с ней.
– Ваш глаз – ваша цифра, милый, – ответствовала Галина Евсеевна, умильно щурясь.
– Три, – бухнул миллионщик и провел пальцем возле носа Галины Евсеевны три круга.
– Понять не могу. Что же это обозначает?
– Эх, бурятия! Три – значит три тысячи!
У Галины Евсеевны глаза от жадности в цвете сравнялись. Мыслимое ли дело, три круга – три тысячи?! Это же бог знает что такое! Доброго коня можно было купить за четвертную, а тут – «три круга».
Миллионщик был крепко под хмельком, потому и ломился в открытые ворота. Да и норов ухоздиговский показать надо было перед деревенской «бурятщиной».
– Мишенька, поди приведи Зебру. Да и по рукам. Выпивай магарыч, а… Зырянку овцой одари.
Но «три круга» прошли мимо Галины Евсеевны воздушными кругами.
Как узнал Зырян, что на его Зебру точит зуб Ухоздвигов, сел верхом на жеребчика, да и был таков. Умчался – с собаками не догонишь. Вернулся он в Белую Елань дня через три без Зебры. Куда дел, у кого спрятал, неизвестно. Началась тяжба. Галина Евсеевна таскала Зыряна то к становому, то к земскому, не помогло. Зырян уперся как бык. Мой жеребчик – и баста.
И вот залегла злоба у Галины Евсеевны – худеть начала бабенка. Что ни день, то фунта на три убудет в весе. Сам Михайла Юсков тоже видеть не мог Зыряна, все грозился снести ему голову. Братья Зыряна жили на прииске. И те приставали к Зыряну: отдай, мол, пусть чудит миллионщик. Ведь деньги-то какие!..
– Не моя статья мошной трясти и моль пасти, – ответил Зырян. – Живу – пью, веселюсь. Отжил – вздохнул, ногой тряхнул, и дух вон.
Зимою, при первом порошке, Зырян явился в Белую Елань на полосатом красавце. К тому времени дело улеглось – суд отказал Юсковым, а силой у Зыряна не возьмешь не то что Зебру, но и пуговку от штанов.
Недолго гарцевал по деревне Зырян на полосатом жеребчике. Как-то ночью, в апрельскую ростепель, грянул выстрел… Зебру уложили в стойле конюшни, специально для нее построенной Зыряном. Пуля промеж глаз – и копыта откинул жеребчик. Умно было сработано. У стайки лежал лосевый кисет Романа Валявина, вот, мол, кто убийца, судитесь…
Более всех сокрушался о гибели Зебры сам Михайла Юсков. Так-то он вздыхал, качал головою, чмокал языком, что со стороны жалко на него было смотреть.