Ефимия воздела руки к небу:
– Гореть тогда! Четырем гореть!
У Лопарева опустились плечи и ноги будто чугунными стали, с места не сдвинуть. Одному гореть – одна беда. Но четырем!..
– Кабы видели, как жгли себя филипповцы, которые отошли от общины Филаретовой, – продолжала Ефимия. – В срубах сосновых, со младенцами, с белицами, мужики и бабы жгли себя огнем да еще песни пели радостные. И никто не остановил того огня! Никто не остановил смерть! В три ночи погорело более тысячи душ. Гарью обволокло все Поморье.
– О, тьма-тьмущая!..
– Тьма, тьма! – эхом отозвалась Ефимия.
– Такая крепость хуже тюрьмы.
– Хуже, Александра, хуже! – Ефимия тревожно оглянулась и прислушалась. – Прости мою душу грешную. И я так думаю: не от Бога крепость! Сомненья мучают, а исхода не вижу. Сколь верований знала, а все в душе пустошь. Про то никто не ведает. Один Бог да небо ясное. Кабы знал старец, какая смута на душей моей, давно бы не жить мне!
Далеко за Ишимом скрестились белые молнии, и громыхнула гроза глухо, ворчливо.
– Хоть бы дождь пошел да залил бы всю степь, чтоб судный огонь не занялся!
Судный огонь!..
И Лопарев будто въявь увидел перекладину с пятью веревками на плац-кронверке Петропавловской крепости. Никто не остановил казни в то прозрачное, погожее утро! Ни Небо, ни народ, ни царь!..
– Не убивайтесь так-то. Жить надо.
Жить? В такой вот крепости или где-то в Нерчинской каторге, а потом на вечном поселении? Да что же это за жизнь?! Во имя чего такая жизнь?
Ефимия толковала свое:
– Утре, когда старец заговорит с вами, прикиньтесь хворым да безголосым. Польза будет. Старец скажет мне, чтоб я лечила вас от хвори. Я одна лекарша на всю общину! И травы целебные знаю, и снадобья готовлю. Только бы не возвернулся скоро Мокей, муж мой постылый. Крепость моя горькая и тяжкая!
Лопарев отошел к телеге и сел, беспомощно сгорбившись…
Грозовая туча пологом нависла над Ишимом. Сверкали молнии, но дождя не было.
Лопарев вспомнил стихи Кондратия Рылеева:
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…
И вот в третий раз над лесом и темной степью пронесся нутряной вопль:
– Ма-а-а-туш-ка-а-а!.. Спа-а-а-си-те-е-е!.. Спа-а-а-си-те-е-е!..
Тревожно заржали лошади и залаяли собаки.
Ефимия отскочила к старой березе и там спряталась.
Лопарев сжался, скрючился в три погибели. Зубы у него мелко и противно постукивали.
Из края в край плескалось:
– Ма-а-а-туш-ка-а-а!.. Ба-а-тюш-ка-а-а… Спа-а-а-си-те-е-е!..
Судная ночь!..
Лопарев зажал уши ладонями и уполз под телегу.
Под утро он и без притворства захворал.
XI
…Неделю Акулина с шестипалым младенцем сидела в глубокой яме под строжайшей охраною старцев-пустынников, помощников Филарета.
Раз в сутки в яму подавали кружку воды и ломтик черного хлеба.
Старцы караулили: не явится ли в яму нечистый, чтоб повидать блудницу?
Нечистый так и не явился. Должно, убоялся праведников-старцев, посвятивших всю свою долгую жизнь Господу Богу и ни разу не осквернивших себя близостью с женщинами.
Акулина знала: ее ждет судное моленье…
День и ночь молилась святым угодникам…
Одному из старцев, Елисею, будто бы привиделось, как среди ночи к яме подполз дым. Откуда бы? Неведомо. Знать, дымом объявился нечистый дух да сиганул в яму к Акулине-блуднице. И она приняла его втайности, миловалась с ним, окаянная, а узрить тот грех нельзя было: нечистый напустил сон на старцев.
Вся община потом ахнула:
– Гореть, гореть блуднице!
Ларивон, сын Филарета, и кузнец Микула вытащили Акулину из ямы. Ноги у нее до того отекли, что она не могла стоять. Младенец пищал возле ее груди.
Ларивон подтолкнул Акулину:
– Намиловалась с нечистым в яме-то! Ноги не держат, срамница!
– Не было нечистого! Не было! И старцы караулили, – начала было Акулина, но Ларивон прицыкнул:
– Молчай! Гореть тебе ноне, ведьма!
И Акулина завопила…
Ларивон зажал ей рот и при помощи Микулы поволок на судное место.
Моленье продолжалось несколько часов. Мужчины стояли на коленях отдельно от женщин.
Безбородые юнцы и отроки перепугались насмерть, неистово крестясь.
Женщины, особенно старухи, одетые в старинные монашеские платья, какие носили до патриарха Никона, чинно молились, не оглядываясь друг на друга и по сторонам, чтоб нечистый молитву не попутал.
Более шестисот человек старых и малых сомкнулись тесным кольцом вокруг березы.
На самодельном алтаре горели восковые свечи, и старец Филарет читал Писание.