У Калистрата от таких вопросов – в горле лед и сердце захолонуло. «Спаси мя, Исусе Христе, – молился он. – Обет наложу на себя: от гордыни отрекусь, от блуда, к церкви православной возвернусь, Господи».
Филарет готов был пронзить Ефимию посохом, но сдержался. Если Ефимия не признается, беда будет. Не вырвешь язык самому Калистрату.
– Сказывай, Ефимия. Молю тебя, сказывай! – Голос Филарета дрогнул. – Ты не мужчина, не пустынница, вины твоей нету в том сговоре. Пред Спасителем божусь: благость будет. И ты станешь жить. Хошь, из общины уходи. Хошь, сама по себе живи. Воля твоя будет. Помоги мне крепость утвердить сю, и дам те спасение. Тако ли, апостолы?
Апостолы, кроме Калистрата и Ионы, гаркнули:
– Спасена будет, грех простится.
– Слышь, Ефимия?
– Слышу, – тихо ответила Ефимия и встретилась с глазами апостола Калистрата. Вот он, апостол блудливый и хитрый, виляющий хвостом на две стороны – и нам, и вам, но какой же он трусливый пес! Что он так остолбенело уставился на нее? Молит, чтоб жизнью своей спасла его жизнь. «Богородица Пречистая, помоги мне!» Назвать или умолчать? Если назвать – не жить всем Юсковым. Не жить хитрому и хозяйственному дяде Третьяку, кутузовскому солдату, заговорщику, с кем делилась втайне и горем и радостью. Назвать – утвердить Филаретову крепость. Крепость мучителя. Тяжкую, свирепую, без единого просвета радости.
– Еще один был сговор – главный, – напомнил Филарет. – Опосля того как Акулину-блудницу на тайном спросе пытали, а потом посадили в яму; у Третьяка в избе, ночью, в дождь, собрались еретики: Микула, Третьяк, Михайла, и ты была там. Окромя того, три верижника и апостол с ними. Тот апостол сказал: «Вырвем у Филарета крест золотой и чресельник отберем. Хозяйством править будешь ты, Третьяк, а я буду духовником». Назови, который апостол! Жить будешь. Аминь.
– Аминь. Аминь, – откликнулись перепуганные апостолы.
Тимофея и Ксенофонта била лихорадка. А вдруг Ефимия назовет кого-нибудь из них?
Калистрат вылупил черные цыганские глаза, а зубы унять не мог – стучали. По спине – холод, а по лицу – дождь. С бровей, с бороды соль капает.
Настала тягостная, жуткая минута.
Апостолы примолкли на судной лавке, а глазами так и впились в Ефимию? Знали: баба не сдюжит пытки и кого-то из них назовет. Тогда на костылях повиснет кто-то из апостолов. Кто же? Кто?
И сам Филарет волновался. Другого судного спроса не свершить, если Ефимия не назовет апостола. Чего доброго, Калистратушке, упитанному борову, доведется носить крест золотой! Тот самый крест, у которого на коленях стояли сам осударь Петр Федорович, Хлопуша, Кривой Глаз и Прасковеюшка покойная!..
«Исусе Христе, развяжи язык твари ползучей, – молился Филарет. – Сгинет крепость Твоя, Господи, если останется в живых иуда Калистрат».
Филарет еще раз напомнил:
– На том сговоре апостол-еретик сказал: «Филарета убить надо, и Ларивона убить, и Мокея такоже». Третьяк и Микула такоже глаголали: убить. И тут раздался твой голос: «Филарета убивать не надо, и Ларивона, и Мокея убивать не надо. Потому – смертью смерть не правят. Надо порушить крепость, а Филарет пусть живет и помрет своей смертью». Глаголала так али нет?
Тишина. Слышно, как пощелкивают дрова в печке и как тяжко сопят взмокшие апостолы.
Голос Ефимии прозвучал, как гроза с чистого неба:
– Говорила так.
У Калистратушки будто оборвалось сердце, и он едва не потерял сознание.
– Слава Исусе Христе! – воспрял Филарет: Ефимия разомкнула уста.
– Говорила так, – повторила Ефимия. – Потому: крепость твоя чуждая, не Божеская, а сатанинская. От гордыни то, от злого сердца то, а не от Бога. Господь не заповедовал терзать людей – жечь огнем, рвать тело железом. Господь заповедовал милосердие и любовь. Где оно, милосердие? Нету. Крепость одна лютая. От такой крепости дух каменеет.
– Молчи, тварь! – подскочил Филарет и ударил тупым концом посоха Ефимию по голове. – Крепость наша на веки вечные, ехидна. Не разумеешь то: Сатано кругом рыщет, погибели нашей ищет. Не будет крепости старой веры – сгинем, яко твари ползучие. Али не говорил Спаситель: «Если рука или нога твоя соблазняет тя – отсеки и брось. Лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, чем с двумя – в геенну огненну».
– Такоже! – откликнулись апостолы.
Ефимия не удержалась, напомнила:
– «И любите врагов наших; благословляйте проклинающих вас!»
– Тварь, тварь! Писание толкуешь, а ересь хвостом покрываешь. Али не говорил апостол Петр: «Как Христос пострадал за нас плотью, то и вы вооружитесь тою же мыслью, терзайте плоть свою и спасены будете». Али не говорил Спаситель: «Всякое древо, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь»?