– Бери, бери, праведник, – просил Ксенофонт, не внявший словам лысого Павла, что барин «еретиком показал себя».
– Зачем оно мне, ружье? – хрипло спросил Лопарев. – Меня и без ружья примут на каторге. В общине останусь. Нет! С меня довольно. – И отвернулся.
Ксенофонт взял ружье у Терентия, потом у безусого малого Луки, а Ларивон попятился с ружьем в сторону.
– Самому батюшке Филарету, сиречь того, Спасителю нашему отдам ружье!
Ксенофонт молча отнес ружье в сторону, шагов на десять, и сказал Лопареву, чтоб он тоже отошел, потому – будет сказана воля духовника.
Стали лицо к лицу – пятеро подъехавших к четырем.
Ксенофонт указал на Лопарева:
– Собаки нечистые, как вы избили праведника, какой пришел в кандалы закованный искать милости, а не батогов! Ах вы, собаки!.. А тебя, Ларивон, бить будем. Батюшка твой еретиком объявился! Исуса отверг, Бога отверг, и рога Сатаны на лбу выросли!
От такого нежданного сообщения гигант Ларивон лишился дара речи, а вместе с ним и его сообщники.
– Повергли крепость Филаретову, повергли! – возвысил голос Ксенофонт. – И ты, праведник, прости нас, грешных; Сатано всех ввел в заблуждение да и в искус. Правил нами, яко зверь рыкающий. Нету теперь зверя. Веревками повязали и кляп ему в рот забили. Микула чепь сготовит, и будет он сидеть на той чепи три года.
– Исусе!
– Духовник наш теперь – многомилостивый Калистрат, братия!
Ларивон чуть не упал от такого сообщения. Калистрат – духовник общины? Юсковский прихлебатель? Боров упитанный!
– Неможно то! Неможно! – гаркнул Ларивон. – Не быть духовником Калистрату, кобелине треклятому!
Ксенофонт затрясся от подобного святотатства:
– Неможно, гришь?! Неможно?! Батюшку Калистрата – да погаными словами?! А ну, праведники, лупите гада Филаретова!
Ларивон отскочил и ружье поднял:
– Не дамся!
– Убьем, собака! – И Ксенофонт сам схватил ружье. (Апостол-то – да с ружьем.) – Убьем, слышишь? И Луку твово убьем, и чад твоих, и Марфу.
– Батюшка! – подскочил к Ларивону безусый Лука. – Молись! Али всем пропадать, што ли? Батюшка-а!
– На колени, собака! – кричал Ксенофонт. – Благостно тебе было с нечестивым Филаретом крепость держать да праведников попирать! Нету теперь той крепости, собака! На колени! Али не жить тебе и Луке!
Ларивон повалился на колени.
– Дай сюда ружье, Лука!
Лука передал ружье Ксенофонту и сам упал апостолу в ноги: помилуйте, мол, батюшку и меня с ним.
Но Ксенофонт разошелся. Где уж тут до милости, если Ларивон посмел поганым словом очернить духовника Калистрата!
– Бейте, праведники, пса Филаретова! Бейте его, бейте! Чтоб долго помнил. А ты, Михайла, и я ружья возьмем. Ежли он хоть рукой двинет, двумя пулями в башку ему!..
И тут началось поучение «Филаретовой собаки», Ларивона, самого ненавистного для всей общины – тупого и упрямого, ревностного исполнителя воли батюшки Филарета.
– Бей и ты, праведник, бей! – призвал Ксенофонт Лопарева, но Лопарев отвернулся и пошел в степь.
С него довольно! Довольно! Ему наплевать, кто теперь духовник общины – Филарет-мучитель или Калистрат многомилостивый, именем которого лупцуют Ларивона.
«Одну крепость заменили другой и возрадовались. Ко всем чертям!» Пусть хоть сам Христос явится к ним в духовники. Лопарев не отдаст Ему поклона и не перекрестится ни кукишем, ни ладонью.
Единственное, что еще тянуло Лопарева в общину, – Ефимия. Надо же узнать, что с ней. О, до какой дикости и изуверства могут дойти люди! Надо вырвать Ефимию из общины. Пусть она узнает, что жить можно и без всенощных молитв и радений, без тьмы-тьмущей. Если бы Лопарев сам не был беглым каторжником, он бы увел Ефимию в город. Может, удастся скрыться в Варшаву? Достать бы подорожную бумагу и добраться до Варшавы. Там у него есть друзья. Он не предал их, нет!..
О чем только не думал Лопарев, бредя по степи. Третьяк нагнал его. На поводу еще одна лошадь – для Лопарева.
– Зело борзо! Садись, Александра!
Лопарев вскарабкался на лошадь.
– Нету теперь крепости мучителя, Александра! – возвестил Третьяк. – Калистратушка сбил рога с Филарета, зело борзо. И ружья отняли у верижников. Пусть таскают на хребте бороны или железяки. Прижмем собак, прижмем! Вся крепость на верижниках держалась. Ох, што они вытворяли в Поморье, кабы знал!
Лопарев помалкивал.
– Жалко благостную. Мучение приняла за всех…
– Ефимия?!
Лопарев дернул коня за ременный чембур и помчался рысью к становищу общины.
XIV
Возле избы Третьяка – бабий вопль по убиенному Веденейке…