- Да, степь голая, - заметила Булгун, ставя перед мужчинами пиалы со свежей джомбой. По чаю, приготовленному именно женой, Манджа очень скучал в городе. Он взглядом поблагодарил жену. Любимый напиток навел его на новые размышления:
- Заметил я, что среди калмыков, особенно городских, начисто исчез исконный народный дух.
- Менталитет, - вставил, оживившись, собеседник.
- Менталитет, говоришь. А что это такое? Объясни-ка мне.
- Ну, это… Как бы тебе сказать?
- Значит, не можешь дать четкое определение? И никто не может. Все, вроде, понимают, о чем речь, а внятно сформулировать не могут. Я специально, из любопытства, просмотрел в библиотеке Баты Борисовича разные словари. Так вот, слово «менталитет» в них не везде одинаково объясняется, а иногда такое объяснение полстраницы занимает. Полюбили мы заменять простые понятия мудреными иностранными словами, наверное, чтобы казаться поумнее. Но от этого ума не прибавляется, - вздохнул Манджа.
Они задумались, но пауза была недолгой. Мандже хотелось высказать приятелю все, что накипело на душе в последнее время.
- Мне, еще маленькому пацану, прадед, прадед, тогда еще совсем ветхий, незадолго до своей смерти, в Сибири, рассказывал, что раньше калмыки были другими. Это был народ стойкий, здоровый духом и телом, физически очень выносливый, отважный. Данное слово калмык держал, даже если это было невыгодно ему лично. Самопожертвование было не редкостью: старший брат мог взять на себя вину младшего и ради его спасения спокойно пойти на каторгу.
А откуда взялись эти качества? От жизни! Кто мы были? Кочевники, скотоводы, охотники, воины. И славное прошлое отпечаток накладывало. Потом как-то все это теряться стало…
И еще один вопрос меня тревожит, Эрдня. У всех народов, как известно, женщина – хранительница домашнего очага и семейных порядков. До революции 17-го года в Ставрополе вышла книга, которая называлась «Военное прошлое наших калмыкъ». Там были собраны архивные исторические документы и исследования одного уважаемого русского калмыковеда. Вот только фамилию его я запамятовал. Это плохо, хотя на память мне жаловаться грех.
Так вот, в этой книжке меня поразили строчки о женщине-калмычке, я их даже для Булгун переписал. Хочешь, прочитаю для интереса?
- Давай, - охотно согласился Эрдня.
Манджа начал, слегка наморщив лоб:
- …Нельзя здесь не сказать о калмыцкой женщине, калмычке-жене, калмычке-матери.
Страстная любовь к детям, преданность своей семье, своему очагу, привязанность к мужу и полное отсутствие преступности среди женщин рисуют во весь рост эту степную обитательницу, живущую в самых тяжелых условиях экономических и общественных.
Надо поражаться, как калмычка может при данных условиях оставаться верной своей кибитке, не бросить свой очаг, около которого она видит постоянно пьяного мужа, полуголодное существование и вечную работу на себя, детей и мужа.
Мораль женщины-калмычки – высокая мораль и она, как воспитательница, дает детям твердые устои нравственности, идеи правды, добра, верности долгу, беззаветной покорности и стоической выносливости…
…Калмычка своим характером, нравственностью и благоразумием умела поставить себя в самое прочное положение. Она часто приобретает большее нравственное влияние на мужа и смело может рассчитывать прожить с ним свой век, пользуясь любовью и уважением семьи, лишь бы она не была бездетна.
Если принять во внимание, что религия калмыка не охраняет брака, и те тяжелые условия, в которых протекает жизнь калмыцкой женщины, при пьяном и невежественном муже, то приведенная выдержка достаточно очерчивает нравственный облик этой женщины. Калмычка-мать пользуется трогательной привязанностью сына, даже в то время, когда жизнь наложит уже на него свою тяжелую руку и все житейские невзгоды перекатятся через его нечесаную голову…
…Калмык строго придерживается этикета, зато в ненормальном (то есть, в пьяном виде) ему все нипочем, только против женщины он не забудется, как бы хмель не омрачил его ума…».
Каково?
- Выходит, мужчины-калмыки уже в то время пили взахлеб, - резюмировал сосед Эрдня. – Сейчас поговаривают, что русские специально их спаивали.
- Калмыки жалуются, что их спаивали русские, русские считают, что их спаивали и спаивают евреи, но ни те, ни другие не хотят заглянуть себе внутрь. Очень удобно найти любые причины, а не винить самих себя! – ответил Манджа. – Но сейчас я не об этом. Когда я в городе иду на ночное дежурство, я иногда встречаю стайки молодых девчонок-калмычек. Ты бы их видел! Матерятся трехэтажно, держат в одной руке сигарету, в другой – бутылку пива. Сердце мое обливается кровью при их виде! Какие жены и матери из них получатся? И как отличается их развязный вид от того образа женщины-калмычки, который я тебе процитировал, Эрдня. Быстро же мы шагнули от закрепощенности до полной свободы, будь она неладна! Высокая мораль складывается веками, а рушится в момент!