В глубине души Манджа был даже доволен, что внук Наран получает образование по такой солидной, основательной специальности, как «промышленное и гражданское строительство».
Это вам не компьютеры-шмопьютеры, от каковых польза, которую можно увидеть и потрогать руками, весьма сомнительна! А если вывести из строя главную машину-ящик, то все, завязанное на общей сети, полетит к чертовой матери! Вон по телевизору показывают, как ушлые, шустрые мозгами мальчишки без труда проникают в электронные секреты то какого-нибудь банка, то Пентагона. Конечно, штуковина интересная, может быть, очень даже нужная, но стал ли человек от этого счастливее? Один элистинский родственник как-то при Мандже подключил свой компьютер к Интернету, а там срамоты и пакости на каждом шагу, как навоза в нечищеном хлеву! А ведь это и дети смотрят.
Во время ночных дежурств он не спал, как положено по неофициальному режиму работы, а, совершив очередной обход объекта, садился за книги, взятые из библиотеки друга, профессора Баты Борисовича, и усиленно читал. Манджа и раньше не чурался книг, но жизнь на селе оставляла для этого умственного занятия мало времени, а сейчас вся ночь была в его распоряжении. Раз в две недели он по приглашению приходил в гости к Бате, когда в квартире профессора собирались университетские интеллектуалы, а также разные там писатели, художники, артисты, журналисты – одним словом, те, кого принято называть творческой интеллигенцией. На таких вечерах Манджа преимущественно молчал, больше прислушивался к разговорам, мотая что-то на свой поседевший ус. Он также внимательно присматривался к городской жизни и делал для себя выводы, иногда очень огорчительные.
Изредка приезжая домой в поселок, он делился своими впечатлениями с женой Булгун и соседом Эрдней:
- Представляете, в городе совсем не говорят по-калмыцки! А молодежь и люди среднего возраста вообще свой язык не знают. На селе еще куда ни шло. Вот у нас тракторист Иван, хоть и русский, а на калмыцком калякает, как на родном.
Эрдня, до этого чаще бывавший в городе, подтвердил грустные наблюдения приятеля:
- Я давно это заметил. Думаю, высылка в Сибирь повлияла.
Манджа ответил:
- Да, конечно! Но чеченцы, ингуши, балкарцы, карачаевцы и крымские татары язык-то свой сохранили, а находились примерно в тех же условиях. Мне кажется, это гораздо раньше началось. Профессор Бата Борисович рассказывал мне, что еще в 1929 году поэт Санджи Каляев с горечью писал, что калмыки могут потерять свой язык и обычаи. Его тогда обвинили в пропаганде буржуазного национализма, и, кажется, посадили. Одно из двух: или уже тогда были причины так писать, либо Каляев предчувствовал, что это вполне возможно. Какой-то мы несчастный народ! Будто прокляты небесами!
- Да, поневоле так подумаешь, - согласился Эрдня, любивший на досуге поговорить с другом «про жизнь», - А как объясняют это ученые, с которыми ты иногда общаешься?
- По-разному. Одни говорят, что нельзя было отрываться от родных корней и идти на Волгу четыреста лет назад. Другие – наоборот, толкуют, что причина в том, что Убуши-хан увел в конце восемнадцатого века большинство калмыков с волжских берегов обратно в Азию, а здесь остались крохи народа.
- А сам ты – что кумекаешь?
- Моя думка такая: может, правы и те другие. Но почему тогда евреи, две тысячи лет рассеянные по всему миру, сохранили и религию, и язык? Они, что, из другого теста сделаны?
Рассказывали мне, что лет десять назад ходил по Элисте долговолосый, высокий и худой калмык в светлом пиджаке. По собственному почину он расклеивал в магазинах и учреждениях таблички на калмыцком: «opлhн» - «вход», «hapлhн» - «выход», «секэтэ» - «открыто», «xaphaта» - «закрыто», «завср» - «перерыв». Никто ему не помогал, таблички делал за свои деньги. Потом он умер, а таблички поотодрали со стен и дверей. Вот и все наше отношение к самим себе. Надо не словами кумысный патриотизм проявлять, а делами!
- Так что же делать-то? – вопросил сосед, привыкший доверять мнению Манджи.
- Одному человеку это не по силам, что и показывает пример с мужчиной, о котором я рассказал. Таких бы людей побольше! Властям поддерживать их надо, а не считать полусумасшедшими, - ответил Манджа. Нужно долго и кропотливо работать, а не устраивать кампанейщину, типа проведения «Года языка». Выходит, год прошел, язык восстановили, и о вопросе можно забыть?! А на самом деле провели несколько совещаний, конференций, конкурсов и объявили следующий год «Годом сайгака» или «Годом тюльпана». И ровно через год степь покрылась цветущими тюльпанами или стадами сайгаков, которых мы уже уничтожили.