Захоти дед ударить – Дараллес бы не увернулся. Я-то знаю, как он умеет бить. Император казался хрупким, но командир стражи своего владыку одолевал лишь в трех схватках из десяти.
«Почему? Почему ты не ударил?»
Я чуть было не крикнул это вслух, но мысль оказалась быстрее: если дед чего-то не сделал – то так надо. Он никогда не поступает необдуманно.
Дараллес замер, глядя на кинжал, протянутый ему навстречу. Потом медленно сомкнул пальцы на рукояти.
Принимая оружие из рук Алаора-Феникса. Клинок, отданный добровольно, по прихоти императора, никак не завоеванный.
И это видели все.
Дараллес повертел санцин в руках; я вновь сжал кулаки, видя, как оружие, достойное лишь императоров, крутится в пальцах этого… этого…
А затем он чуть сдвинулся, оказавшись передо мной.
– Думаю, это пригодится не мне.
И столь же изящным жестом, что и дед, протянул кинжал мне.
Я даже не задумывался о том, что делать. Вскинул руку, хватаясь за рукоять, возвращая бесценное оружие к Фениксам… и лишь сделав это, сообразил – как все выглядело со стороны.
Феникс принимает клинок из рук захватчика. Добровольно отданный, словно младшему родичу.
Или подданному.
Наверное, у меня лицо сравнялось цветом с маской; я замер, не зная, как поступить теперь. Казалось, на меня сейчас смотрят все – дед, Дараллес, наша стража, его Верные.
Ударить? Есть шанс, он стоит очень близко, бить я умею. Он не увернется! Наверняка ведь сейчас улыбается под маской. Так эта улыбочка с его лица слетит, когда я ему санцин в грудь всажу!
А потом с неожиданной остротой ударила мысль – а толку?
Мы оба переживем Дараллеса ненадолго, даже если дед зальет всю лестницу Огнем: Верные надежно защищены от самых разных сил, и я даже не сомневаюсь, что они кинутся мстить за господина.
А потом армия возьмет Фонлин; и теперь уже не будет Алаора, способного смягчить условия.
Стоит ли это смерти Дараллеса и конца расширению его владений?
Нет.
Наверное, дед это тоже понял. И если он решил сложить оружие… мне не стоит возражать.
Очень медленно я засунул санцин за пояс; черный клинок прошелестел по огненному шелку. И поднял голову, глядя в прорези серебристой маски.
– Вот так, – очень тихо произнес Дараллес; слышали эти слова только мы. – Время седьмой династии прошло, юный Феникс.
– Феникс всегда возрождается, – ответил я словами, написанными над Крылатым Троном.
– Да, это так, – медленно кивнул он. – Но дракон просто не умирает.
И глядя ему в глаза, я понял – мой удар изменил бы ещё меньше. Он обычного роста и сложения для своего народа; доспех и плащ скрывают отличия, а маска – черты лица. Точно так же – и с Верными.
Никто не знает их лиц. Никто не видит лица владыки.
И они рядом с ним во время любых обсуждений и принятия решений. Не по той ли же причине, по которой на всех советах рядом с дедом были отец и я? Учиться править, чтобы быть способными занять трон?
Ударь я – и доспех с плащом наденет кто-то другой, и объявит, что выжил, хоть и был на грани смерти. И будет править дальше – несокрушимый, неуязвимый, бессмертный Дараллес…
А не было ли уже такого? Тот ли это Дараллес, о котором в Фонлине впервые услышали незадолго до моего рождения?
Какая разница…
Он назвал Фонлин нашей точкой опоры; своей же он сделал имя и дело.
И они стали прочнее белого камня столицы.
– Знаете, – задумчиво произнес Дараллес, поворачивая голову к деду, – вы могли бы стать одним из моих Верных.
– Вряд ли, – покачал головой он. – Я всегда буду помнить, что сидел на троне, и не один я это запомню. Если я дам клятву, а потом не устою перед искушением… Я согласен быть последним из императоров-Фениксов, но никак не первым Фениксом-предателем.
– Разумно, – кивнул Дараллес. – Пойдемте, обсудим детали капитуляции. Вместе.
– Конечно.
Мы двинулись во дворец втроем; думаю, все смотревшие поняли – война окончена, и сражений больше не будет. Впрочем, не знаю, о чем думали другие; я переводил взгляд с алой маски на серебряную, и все яснее понимал одну простую вещь.
Все-таки они оба – правители. Заслуживают этого имени.
Я сын принца и внук императора.
Я могу оценить.
22.03.2009 – 23.03.2009
Традиция зависимости
Ветер бросил в окно снежинки, рисуя тонкий и мимолетный узор. Точно такой же оставляют на стекле, высыхая, алхимические составы. И узор выходит столь же разным, сколь и зелья.