Второе событие быстро мною забылось, потому что я не мог на тот момент как следует понять и осознать его, зато могу и осознаю в данный момент. Узнав о гибели родителей, я впал в глубочайший шок. Не помню уже, кто тогда мне об этом сообщил. Помню только, что находился в своей комнате, когда узнал об этом. Мои глаза наполнились слезами, сердце забилось, всё тело как-то обмякло и ослабло. Я упал на задницу и начал плакать. Не сразу, а лишь через почти полминуты, полностью осознав, что именно случилось. Лиза начала плакать значительно раньше. Её плач сперва заглушался моим. В отличие от неё, я был очень плаксивым и в некотором роде капризным ребёнком. Каюсь. Состояние шока заставило что-то в моём организме, в моём разуме, щёлкнуть, перевернуться, измениться, не известно, в лучшую или в худшую сторону. Карандаши, которыми я рисовал, были точно раскиданы по полу, непосредственно на листе бумаги формата А3, на котором была изображена весьма живописная бесформенная каракуля. Вскоре, когда комната рисковала затонуть в потоке моих слёз, два карандаша оказались в моих руках. Я не помню, чтобы брал их сам, не до того мне было, но я обнаружил их там. Не имея ни времени, ни желания удивляться, я сам по себе разжал пальцы, и карандаши выкатились из рук на паркет. Следом за ними в руках появились другие. Мои пальцы рефлекторно сжались, но я снова разжал их, выпуская очередные деревянные многоугольные призмы с графитовым сердечником из рук. Сам того не осознавая, я, сидя на месте, выложил перед собой небольшую горку разнородной мелочи, наполнявшей комнату. В ней нашли место детские игрушки, настольные лампы, пишущие принадлежности и прочие прелести, которые я мог поднять своими руками. Горе превратилось в панику, и теперь я стал плакать уже потому, что никак не мог это остановить. Принёсший печальные известия дедушка пребывал в не меньшей панике, чем я, но тем не менее, смог взять себя в руки и обнять меня, рассчитывая, что это мне поможет. Разумеется, плакать я перестал, попав в крепкие дедовские объятия, но в моей голове продолжал раздаваться крик и плач, и уже однозначно не мой. Вспомнив о том, что не у меня одного сегодня погибли родители, я вырвался и подбежал к сестре, схватил её, крепко стиснул и лишь после этого забыл о том, что только что сидя на месте стащил со всех поверхностей в детской практически все предметы, весящие не больше одного килограмма.
Я помню тот день смутно. Как-никак, с того момента прошло уже девять лет. Я стал несколько взрослее, но жизнь моя от этого легче не стала. Как я уже говорил, на протяжение семи лет дедушка воспитывал и растил нас, и с тех пор феномен, о котором я предпочёл забыть и успешно забыл, не повторялся. Однако, семь лет спустя я снова оказался в состоянии, куда более плачевном, чем шок от потери родителей. Злая случайность привела в мой дом группу бандитов. Меня в тот момент ещё дома не было, я тогда сильно отставал по учёбе и только только заканчивал занятия в школе. Путь оттуда до дома был неблизкий, да и не торопился я никуда, тёплый майский вечер, один из немногих тёплых вечеров в нашей стране, был слишком приятным, чтобы куда-то торопиться. Меж тем вооружённые люди уже оккупировали весьма большой и удобный частный дом моего деда, подаренный ему некогда моим же отцом. Я не знаю, что там происходило, не знаю, как и самое главное зачем и почему. Последнее, что я видел — объятое пламенем здание, яркое мерцание сирен, толпа пожарных, впопыхах поливающих мой дом водой, чуть поменьше — кучка полицейских вместе с фельдшерами, ведущих виновников происшествия в огромную конвойную машину. Я бросился было в здание, но было уже поздно, да и никто меня не пустил. Пожарные схватили меня, оттащили, начали расспрашивать. Я сказал, что живу тут и что внутри находится моя сестра и мой дедушка. Немного помолчав, двое здоровяков в защитных костюмах, опустив голову, рассказали мне, что действительно вынесли из здания пожилого мужчину, но его тело находилось в таком состоянии, что мне лучше не видеть его. К тому же то, что он пожилой, это единственное, что наверняка можно было сказать, увидев тело. Да, они говорили именно «тело». Не надо быть гением, чтобы понять, что он мёртв. Насчёт сестры они не сказали ни слова. Сказали, что тело было только одно, что никого другого в пожаре не нашли. Сейчас внутри здание орудовала другая группа, искали. Я ждал их, затаив дыхание, ходил с места на место, стараясь на время унять боль от потери горячо любимого деда, теша себя надеждой на то, что Инадзума окажется живой. Напрасно. Вторая группа вернулась с пустыми руками. Тогда состояние шока повторилось. На этот раз всё было иначе. Я рухнул на колени, моментально впадая в беспамятство. Я не плакал, не кричал, лишь открыл рот в немой попытке произнести что-то, но даже он отказался меня слушаться. Лишь руки, то и дело рефлекторно хватавшие беспорядочно появляющиеся в них мобильные телефоны, ключи, ручки, пистолеты, рации, шприцы, таблетки, бинты и прочую мелкую чепуху, продолжали функционировать.