- Звучит куда более печально, чем правда о Калькио, - Аша улыбнулась, забираясь в мешок.
- А с ним что случилось на самом деле? - борьба усталости с любопытством внутри меня разрасталась до масштабов конфликта гномов и великанов.
- Ничего особенного, на самом деле. Просто шайка пиратов, прикинувшись торговцами, прибыла в город, разграбила его, убила правителя. Его дочерей изнасиловали и увезли на корабле в море вместе с богатствами и прочим. Хоть этот человек никого и не радовал, и люди сами пытались его сместить, это стало для них довольно печальным событием, и они придумали легенду, чтобы скрыть правду от остальных.
- Так выходит, ты всё это время знала правду, но не рассказала об этом сестрёнке?
- А зачем? - она посмотрела на меня так, будто я говорю совершенно идиотские вещи, - Должно же быть в её жизни что-то светлое, кроме пива. У неё и детства толком не было. Не до того было, знаешь ли, все эти годы. Так что я не хочу лишать её радостных моментов, лишать её сказки. Я не настолько жестокая, Мерр.
- Я бы поспорил на эту тему ещё немного, - я зевнул и забрался в мешок.
- Не поспорил бы, - Чейн щёлкнула по лбу, - Мне не надо, чтобы завтра ты был ватником. Мы уже приближаемся к заброшенным шахтам, так что выспись хорошенько, иначе твоя сонная рожа будет меня раздражать.
Столько многого узнаешь, просто пообщавшись с людьми. Я никогда не ценил и не понимал лжи во благо, ведь правда всегда лучше любой лжи, какой бы сладкой она не была. Но Ашу можно понять. Моя сестра не раз спрашивала меня в детстве, вернутся ли мама с папой. Спрашивала дедушку, а мы всё молчали и отвечали: «Да, очень скоро. Подожди ещё немного.» Лгали до тез пор, пока она сама не узнала. Тогда мы с ней очень сильно поссорились. Она не разговаривала ни с кем и чуть ли не с кулаками кидалась на меня, когда я пытался поговорить с ней сам. Это длилось не долго, всего два или три дня, но тогда мне было большее всего осознавать, что вместо того, чтобы она узнала это не от самых дорогих для неё людей, и что эти люди стали для неё врагами просто потому, что хотели поступить так, как им казалось лучше. Мой дедушка был самым мудрым человеком из всех, кого я знал. Чуть что, я сразу спрашивал у него, и не изменил себе и в тот раз. Я долго искал способ помириться с сестрой и пришёл к нему за советом. Тогда он сказал мне: «Правда, какой бы она не была, всегда останется светлее и лучше любой лжи. Но чем более горькой будет правда, тем больше тебе захочется сладко солгать.»
***
Безмятежный щебет птиц непроницаемым куполом нависло над лесом. В нём остался только шум травы, шелест листьев на высоких стройных деревьях, журчание воды в фонтанах и тихий мерцающий гул ярких фонарей таинственных цветов, сияющих в ночи. Их бутоны, невзрачные и тусклые днём, вечером распускались, являя миру мягкий зеленоватый свет. Солнце медленно являло из-за горизонта свои лучи, но его восход следовало ожидать ещё совсем не скоро. Всё это великолепие и спокойствие моментально нарушилось, стоило гулкому быстрому цокоту каблуков пронестись по округе. Он всё приближался и приближался вместе с ярким светом стеклянной ламы, в центре которой, покачиваясь, висел яркий комочек света. Он чуть подрагивал, медленно двигаясь то в одну, то в другую сторону, разливая свои лучи повсюду, куда только можно достать. От лампы тянулась рука, изящная, тонкая, но при этом грубая настолько, чтобы понимать, что она принадлежит мужчине. Высокий стройный эльф, покачивая длинным хвостом пепельных волос, одной рукой держа лампу, а вторую положив на рукоять длинной катаны. Она чуть покачивалась при каждом его шаге, издавая лёгкий лязгающий звук, похожий больше на звон колокольчика. Её гарда в виде распустившегося цветка с четырьмя маленькими и четырьмя большими лепестками, гордо сверкала в лучах лампы. Она была выполнена только по контуру, мелкие детали, такие, как жилки лепестков, были украшены крохотными драгоценными камнями. Ножны ярко бронзового цвета с узорчатыми цветами такой же формы, как и гарда, обвязаны были прочной сиреневой нитью, сплетённой из нескольких сортов благородных растений, и крепко привязаны к ремню на поясе воина.
Он прошёлся вдоль высокой каменной стены, добрался до прохода в ней, тёмного, не освещённого сиянием таинственных цветов. Казалось, тьма, окутавшая коридор, была самим воплощением отчаяния и боли. До того, как свет от лампы эльфа озарил его, невозможно было увидеть в этой темноте ничего дальше собственного носа. В конце коридора был ещё один проход, закрытый сетью толстой металлической решётки. Эльф, гремя связкой ключей, отворил её, вошёл внутрь и закрыл за собой. Коридор тянулся вниз каменной лестницей, уходя в такую же мрачную тёмную неизвестность. Из темноты доносились еле различимые голоса. Они стали куда чётче, когда длинноволосый эльф опустился к подножью лестницы, однако, как раз в этот момент всё стихло. Света стало уже куда больше. Вокруг повсюду висели такие же лампы, как и та, которую держал в руках эльф. Возле лестницы стоял небольшой круглый столик на изогнутой ножке, на который он поставил лампу, освободив правую руку и слегка встряхнув ей. Коридор уходил вперёд ещё на несколько шагов, а следом являл глазам гостя следующую картину: небольшое помещение с несколькими стульями и столом, несколько ящиков, длинный шкаф, полки которого были наглухо заставлены книгами и флаконами с разноцветными эликсирами. Следом за всем этим, у дальней стены, две лестницы, поднимающиеся с двух сторон в центр, к большой двери. За ней располагалась комната охраны. За столом же, напротив другого прохода, уже куда менее освещённого, сидели двое: один, темноволосый и остроухий, сидел спиной к гостю, откинувшись на спинку стула. Второй же, с ушами менее острыми, но тоже неплохо вытянутыми, с волосами светлыми, цвета свежей соломы, скрестил руки на груди, задумчиво пялясь на стол перед собой. Краем глаза он, вероятно, заметил приближающегося эльфа, вскочил со стула и вытянулся, повернувшись к нему. Второй последовал его примеру, но уже спокойнее и медленнее.