Клетка развалилась – Кугель отполз от нее на четвереньках. Растирая ушибы, он проводил проклятием удалявшегося в морской горизонт демона, после чего проковылял по песку, миновал влажную поросль желтоватой колючки-спинифекса и взобрался на береговой откос. На севере, за обширной болотистой пустошью, виднелась россыпь пологих холмов; на восток и на запад простирался холодный океан, окаймленный унылым пляжем. Кугель погрозил кулаком в южном направлении. Когда-нибудь, каким-нибудь способом, в один прекрасный день он отомстит Смешливому Волшебнику! В этом Кугель не позволял себе сомневаться.
Неподалеку, на западе, он заметил следы древнего волнолома и направился туда, чтобы рассмотреть их поближе, но не успел сделать трех шагов, как Фиркс впился когтями в его печень. Закатив глаза от боли и отчаяния, Кугель повернул назад и побрел вдоль берега на восток.
Вскоре он почувствовал, что проголодался, и вспомнил об амулете, полученном от Юкоуну. Подобрав прибитый к берегу кусок плавника, Кугель потер его квадратным брелоком, надеясь увидеть превращение выбеленного волнами дерева в россыпь сладкого печенья или в жареную курицу. Но трухлявое дерево всего лишь размягчилось до консистенции сыра, сохранив при этом вкус трухлявого дерева. Давясь от отвращения, Кугель заставил себя глотать эту субстанцию. И за это издевательство он предъявит счет смешливому мерзавцу! О, Юкоуну за все заплатит – и дорого заплатит!
Багровый шар Солнца полз по южному небосклону. Приближались сумерки, когда Кугель добрался наконец до человеческого селения – примитивной деревни на берегу небольшой реки. Хижины здесь напоминали птичьи гнезда из палок и прутьев, скрепленных подсохшей грязью; из них тошнотворно воняло отбросами и нечистотами. Между ними бродили люди столь же непривлекательные и нечистоплотные, как их жилища – приземистые, почти звероподобные и ожиревшие; их волосы висели грязновато-желтыми спутанными космами, опухшие лица бугрились нездоровыми наплывами и складками. Их единственной достопримечательной особенностью – мгновенно приковавшей к себе пристальное внимание Кугеля – были глаза: в них были вставлены казавшиеся непроницаемыми фиолетовые полусферы, во всех отношениях сходные с объектом в футляре Юкоуну.
Кугель осторожно прошелся по деревенской улице, но местные жители почти не замечали его. Если линза, заполучить которую стремился Юкоуну, была одной из полусфер, закрывавших глаза туземцев, поставленную перед Кугелем задачу можно было считать выполненной – оставалось только применить достаточную тактическую сноровку.
Кугель остановился, чтобы понаблюдать за обитателями поселка, и обнаружил множество загадочных обстоятельств. Прежде всего, они вели себя не так, как подобало грязной неотесанной деревенщине – напротив, они расхаживали и жестикулировали с щепетильным достоинством, граничившим с высокомерием. Кугель с недоумением спрашивал себя: неужели он оказался в племени слабоумных? Так или иначе, они, по-видимому, ничем ему не угрожали, и Кугель продолжил прогулку по главной улице, брезгливо обходя самые благоуханные кучи гниющего мусора. Один из селян соблаговолил, наконец, заметить его присутствие и обратился к нему хрипловатым гортанным говорком: «Что вам тут понадобилось, любезнейший? Почему вы рыщете по окраинам Смолода?»
«Я – путник, пришел издалека, – объяснил Кугель. – Мне всего лишь хотелось бы найти какой-нибудь постоялый двор или гостиницу, где я мог бы поесть и переночевать».
«У нас нет гостиниц. Ни путешественники, ни странники к нам не заглядывают. Тем не менее, мы живем в достатке и всегда готовы поделиться изобилием. Вот, например, усадьба, где вы могли бы разместиться со всеми удобствами, – туземец указал на полуразвалившийся сарай. – Подкрепиться вам тоже ничто не помешает: достаточно зайти в трапезную напротив и выбрать все, что вам придется по вкусу. В Смолоде никому ни в чем не отказывают!»
«Премного благодарен!» – отозвался Кугель – и прибавил бы еще несколько замечаний или вопросов, но его собеседник уже повернулся и ушел.
Кугель опасливо заглянул под навес сарая и, приложив некоторые усилия, вышвырнул из него самые неприятные следы жизнедеятельности, после чего устроил для себя нечто вроде подстилки. Солнце уже опустилось к горизонту, и Кугель направился в ветхую кладовую напротив, каковую абориген удостоил наименованием «трапезной». Как и подозревал Кугель, «изобилие», упомянутое местным жителем, относилось к категории фантастических преувеличений. С одной стороны в кладовке валялась куча копченой рыбы, а с другой стояла кадка, наполненная чечевичной похлебкой, приправленной различными семенами и зернами. Кугель отнес порцию похлебки и рыбу к себе в сарай и угрюмо приступил к ужину.